— Давай еще, если хочешь напороться на это? Хочешь? Давай, шлюха! Ты испортила мне лицо! Я с радостью увижу, как ты это сделаешь.

Она лежала без движения, глядя на него глазами, которые сейчас были темны, как смерть.

— Ты бы это сделала, — сказал он. — Если бы это касалось только тебя. Ты бы снова прыгнула на меня. Но ведь это может убить его, верно? Убить старика?

Она молчала, но на мгновение свет мелькнул в глубине ее глаз.

— Что ж, тогда призадумайся, что случилось бы с ним, если бы это действительно была кислота? Задумайся, что станет со стариком, если я действительно плесну кислоту в лица тех двух парнишек в пижамах. Я мог бы это сделать, шлюха. Я мог бы сделать это, а потом вернуться домой и с аппетитом поужинать. Посмотри мне в лицо, и ты поймешь, что я мог бы это сделать, — и он наконец увидел замешательство, первые признаки того, что могло бы быть страхом, но страхом не за себя.

— Халлек проклял вас, — сказал Джинелли. — И этим проклятьем стал я.

— Пое…ь его проклятье, этой свиньи, — прошептала она и вытерла кровь с лица презрительным взмахом пальцев.

— Он сказал мне не причинять никому вреда, — продолжал Джинелли, будто и не слыша ее. — И я не причинял. Но это кончается сегодня ночью. Не знаю, сколько раз твой старый хрыч проделывал такое безнаказанно раньше, но в этот раз ему это не сойдет. Скажи ему это опять. Скажи, что к нему обращаются по-человечески в последний раз. Вот. Возьми.

Он вложил ей в ладонь клочок бумаги, на котором был написан телефон «безопасной будки» в Нью-Йорке.

— Ты позвонишь по этому телефону сегодня в полночь и скажешь о решении своего старика. Если тебе понадобится ответ, позвонишь по тому же телефону два часа спустя… если, конечно, ответ будет… Вот и все. Так или иначе, дверь закроется. После двух часов по этому номеру никто не поймет, о чем это ты говоришь.

— Он никогда не снимет проклятие.

— Что ж, может, и так, потому что твой брат вчера сказал мне то же самое. Но это ваше дело. Просто, будь со стариком откровенна, и пусть он сам решает, что ему делать, только постарайся убедить его, что в случае, если он скажет «нет», начнется настоящее «буги-вуги». Ты будешь первой, потом двое близняшек, следующим первый, на кого мы сумеем наложить руку. Передай это ему. А теперь залезай-ка в машину.

— Нет!

Джинелли закатил глаза.

— Ты не собираешься поумнеть? Я только хочу быть уверен, что у меня будет достаточно времени убраться отсюда без двенадцати копов на хвосте. Если бы я хотел убить тебя, я бы не передавал послание.

Девушка поднялась на ноги. У нее, наверное, кружилась голова, но она сумела сделать это. Она забралась на мое место за рулем, а потом передвинулась на сиденье пассажира.

— Дальше, — Джинелли вытер кровь со лба и показал ей окровавленный палец. — После этого я хочу, чтобы ты прижималась к той дверце, как девственница на первом свидании.

Она отодвинулась вплотную к дверце.

— Хорошо, — похвалил Джинелли, забираясь в машину. — Там и оставайся.

Джинелли вывернул на Финсон-Роуд, не включая огней. Колеса бьюика заскользили по траве, и Джинелли переключил скорости рукой с пистолетом, краем глаза заметил движение цыганки и направил оружие на нее.

— Неверно, — сказал он. — Не шевелись. Совсем не шевелись. Поняла?

— Я поняла.

— Хорошо.