— Вот так и рождаются легенды… — мрачно подумал Малейн. — Эта девушка сведет меня с ума. Никакой красоты не хватит, чтобы компенсировать подобный характер.

— Последний вопрос! — Малейн взял девушку за руку. — А почему мужчины племени нуроу красят руки в черный цвет?

— Ты что? — Луита удивленно улыбнулась. — Они не красят руки. Это значит, что они прошли обряд посвящения. Так же как и вы. Но ты спи.

Девушка провела по лицу, закрывая Эдварду глаза.

— Завтра ты все увидишь и поймешь. А пока спи!

На следующий день Малейн проснулся бодрым и почти полностью здоровым. Молодое, сильное тело легко справилось с порезами на груди, чистые повязки не позволили грязи проникнуть внутрь, а целебные мази сняли воспаление. Эдвард скинул шкуру, прикрывавшую его от ночного холода, потянулся. Было раннее утро. Высоко в небе заливался серебристой песней жаворонок, шелестели вязы, свежий ветер нес прохладу и разгонял клочья ночного тумана. Наконец-то священник смог оглядеться.

Лагерь нуроу расположился на большой поляне, невдалеке от прозрачной речушки. Крытые шкурами лорсов и гроконов вигвамы окружали общее костровище. От очага струился белесый ароматный дым. Беззубая, страшноватая на вид старуха шевелила угли и подбрасывала в огонь пучки высушенных трав. Пламя оголодавшим зверем накидывалась на сухие листья, но через секунду опадало, оставив горсть пепла и облачко дыма.

В вигвамах было жарко и душно, и потому большинство иннейцев спали на улице. Малейн застегнул рубашку, сложил шкуры и пододвинул поближе к выходу из шатра. Подошел к старухе, присел рядом.

— Добрый день, бабушка, — вежливо произнес священник.

— Сейчас утро. А утро не может быть добрым, если не прогнать демонов ночи! — старуха подкинула еще один пучок в огонь, что-то быстро зашептала.

— О! Ты уже проснулся? — раздался сзади знакомый голос. — Как твои раны?

— Спасибо, — Малейн развернулся к Таурану, — много лучше. Я хотел бы поговорить с вождем. Мы очень спешим, и моему отряду надо выйти сегодня рано утром.

— Это невозможно. — Тауран широко улыбнулся, но в глазах у него колкими льдинками застыла холодная воля. — В день посвящения никто не имеет права покинуть лагерь. Даже вождь. Даже шаман. И не новорожденному брату менять наши порядки, даже если он победил в битве с тротом.

— Тауран! — священник положил руку иннейцу на плечо. — Мы вынуждены уйти. Несмотря на все твои «даже». Я должен принести письмо в Тельму. И если мы не доберемся до города в течение трех дней…

— Где находится твоя Тельма? — перебил Иннеец.

— К северу отсюда. И немного западней.

— Не бойся. Ты успеешь за два дня. Сегодня твой отряд останется у нас. Вы все равно должны отдохнуть. А завтра спуститесь вниз по реке. Пирога идет вдвое быстрее человека, а я дам вам хороших гребцов. Я, конечно, не вождь, но мой голос на совете племени значит немало.

— Спасибо, Тауран. — Эдвард протянул раскрытую ладонь. Иннеец на секунду замешкался, а затем их руки сомкнулись в крепком пожатии.

Через полчаса, когда над кронами появились первые лучи солнца, шкуры вокруг очага зашевелились. Заспанные иннейцы потягивались, о чем-то переговаривались на быстром, словно горная речка, языке. К Малейну, позевывая, подошли Нели и Кивин.

— Проснулся, командир! — прохрипел осипшим голосом Кивин.