Изменить размер шрифта - +

     - Ну и доводы у тебя, - рассмеялся Жан, - прямо изречения какого-нибудь моралиста.
     Пьер ничего не ответил. Мать и брат опять заговорили о мебели и обивке. Он глядел на них так же, как утром, перед отъездом в Трувиль,

смотрел на мать; он глядел на них, как посторонний наблюдатель, и ему в самом деле казалось, что он попал в чужую семью.
     Отец в особенности поражал его и своей внешностью, и поведением. Этот толстяк, обрюзглый, самодовольный и тупой, его отец, его, Пьера! Нет,

нет, Жан ничем не похож на него.
     Его семья! В течение двух дней чужая, злокозненная рука, рука умершего, разорвала, уничтожила все узы, связывавшие этих четырех людей. Все

кончено, все разрушено. У него нет больше матери, потому что он не может по-прежнему любить ее с тем преданным, нежным и благоговейным

уважением, в каком нуждается сердце сына; у него больше нет брата, потому что брат-сын чужого человека; оставался только отец, этот толстый

старик, которого он любить не мог, как ни старался.
     И он вдруг спросил:
     - Скажи, мама, ты нашла портрет?
     Она удивленно раскрыла глаза:
     - Какой портрет?
     - Портрет Марешаля.
     - Нет... то есть да... я не искала его, но, кажется, знаю, где он.
     - О чем вы - спросил Ролан.
     Пьер отвечал:
     - Мы говорим о миниатюре с портретом Марешаля, который когда-то "стоял у нас в гостиной в Париже. Я подумал, что Жану будет приятно иметь

его.
     Ролан воскликнул:
     - Как же, как же, отлично помню его и даже видел на прошлой неделе. Твоя мать вынула его из секретера, когда приводила в порядок свои

бумаги Это было в четверг или в пятницу Помнишь, Луиза? Я как раз брился, а ты достала портрет из ящика и положила около себя на стул, вместе с

пачкой писем, потом ты половину писем сожгла Как странно, что всего за два-три дня до получения Жаном наследства ты держала в руках этот портрет

Я бы сказал, что это предчувствие, если бы верил в них.
     Госпожа Ролан спокойно ответила:
     - Да, да, я знаю, где портрет, сейчас принесу.
     Итак, она солгала. Она солгала не далее чем утром, ответив на вопрос сына, что сталось с портретом: "Что-то не припомню... наверно, он у

меня, в секретере".
     Она видела портрет, прикасалась к нему, брала его в руке и рассматривала всего несколько дней тому назад и вновь спрятала в потайной ящик

вместе с письмами, его письмами к ней.
     Пьер смотрел на свою мать, солгавшую ему. Он смотрел на нее с исступленным гневом сына, обманутого, обворованного в священной любви к ней,

и с ревностью мужчины, который долго был слеп и обнаружил наконец позорную измену. Будь он мужем этой женщины, он схватил бы ее за руки, за

плечи, за волосы, бросил бы наземь, ударил, избил, растоптал бы ее. А он ничего не мог ни сказать, ни сделать, ни выразить, ни открыть Он был ее

сыном, ему не за что было мстить, ведь не его обманули.
     Нет, она обманула и сына в его любви, в его благоговейном почитании. Она обязана была оставаться безупречной в его глазах, это долг каждой

матери перед своими детьми И если поднявшаяся в нем ярость доходила почти до ненависти, то именно потому, что он считал мать более преступной по

отношению к нему, к сыну, чем даже по отношению к его отцу.
Быстрый переход