Нет, Сид не считал себя певцом и тем более — поэтом. Но работавшие с ним люди относились к его диску всерьез, и порой он забывал о сомнениях и страхах, позволяя себе самую величайшую глупость — быть искренним.

— Сегодня у нас торжественный ужин при свечах. Презентация диска. Только ты и я, — объявил в ноябре Гуго.

Странный юмор. Но чего не простишь человеку, спасшему тебе жизнь и вернувшему радость бытия? Однако в гостиной замка и впрямь Сида ждал накрытый на две персоны стол, свечи, цветы. К потолку взлетали чудесно преображенные прекрасной аппаратурой и акустикой зала звуки — слабый, но проникновенно-трепетный голос пел о любви. По спине пробежали мурашки, когда Сид понял, что слышит свой собственный голос, а слова — именно те, что вырвались из склепа его мучительного одиночества.

— Нравится? — Улыбаясь, в дверях появился Гуго. Он был одет с изысканной элегантностью и держал в руках запечатанную коробку.

— Я просто сражен… — Онемев, Сид смотрел на Гуго. Он ненавидел себя за то, что заметил дрожь его рук и нехороший блеск светлых водянистых глаз. И даже вызывающий красноватый оттенок, который приобрели волосы патрона. Не слишком-то радует, если мужик привел себя в такое парадное великолепие ради интимной встречи с юным протеже. Сид постарался отогнать неприятные мысли.

— Выпьем? — предложил граф, беря из ведерка бутылку шампанского. Мастерски откупорил, пустив с хлопком в потолок пробку, и наполнил бокалы. — За успех!

Они выпили стоя. Сид отвел глаза, не выдержав многозначительного взгляда Гуго.

— Извините, синьор ди Ламберти… — Он инстинктивно попятился.

— Ну что за версальские церемонии! — фыркнул Гуго, опускаясь в кресло и предлагая жестом Сиду занять место визави. — Если людей связывает столь многое… Мы ведь давно перешли на «ты»…

Сид этого не помнил. Ситуация предстала перед ним во всей очевидной неприглядности. Надо быть и в самом деле полным кретином, чтобы не разобраться сразу в причинах странных благодеяний. Принимая дары Гуго, Сид тем самым подавал ему надежду. Он побагровел от стыда.

— Знаешь, я ужасно непрактичный. Совсем не представляю, сколько все стоит. Ну, запись и все прочее… Клянусь, я заплачу сполна, как только получу наследство. — Сид присел на краешек кресла.

— Брось, мальчик. Мы же друзья. — Гуго наполнил тарелку Сида. — Здесь трепанги. Древние утверждают, что они действуют возбуждающе.

— Я решил, что деньги, полученные у дяди, вложу в твою студию. Это будет справедливо, правда? И, наверно, достаточно.

— Ну что за маниакальная идея! Послушай-ка лучше свою песенку… О, черт возьми, малыш Сидней знает толк в любви…

— Ты спас меня и заставил петь. Это нельзя оплатить ничем. Только своей жизнью. И все же я не намерен оставаться в долгу.

— Ладно, мальчик. Вложишь свои деньги в студию. Договор мы составим, будешь получать процент от всех дисков. Это золотое дно, не сомневайся. И хватит об этом. — Не отрывая значительного взгляда от парня, Гуго поднял бокал: — За дружбу!

Сид молча выпил. Кусок не лез в горло, но зато шампанское пошло хорошо. Вскоре он почувствовал прилив сил и вдохновения. Да черт с ним, с этим извращенцем! Песни действительно звучали отлично! Есть музыка, деньги, а следовательно — независимость. Эмили предала, но будет другая — единственная, принадлежащая только ему.

— Прости, Гуго.