И, наконец, его не любила жена: в последнем Вишну не сомневался. Люби его Счастье, жизнь просто обязана была сложиться иначе.

    От тоски он даже однажды вообразил себя Камой, Цветочным Лучником. Любовью во плоти. Мечты выглядели прекрасными: в них Вишну расстреливал всю семью, отчего в сердцах родичей мигом вспыхивало пламенное чувство к безвинно забытому страдальцу, а супруга Лакшми на коленях ползла к мужу, умоляя хотя бы взглянуть на нее одним глазком.

    Да, мечты…

    И по Трехмирью пошла гулять очередная байка: дескать, Кама-Любовник является малой ипостасью самого Вишну. Совсем малой. Малюсенькой. Такой, что господин Вайкунтхи отпустил Каму свободно гулять по Вселенной и напрочь забыл о его существовании.

    Кама очень смеялся тогда.

    Он тоже не любил Вишну, но любил розыгрыши.

    (Я слушал малыша и думал, что оружие против себя мы куем собственными руками. Действительно, сколько раз он просился взять его в очередной поход… Чуть не плакал, доказывал, что пригодится, что будет ваджру за мной таскать, перуны подавать, маме жаловался. А я-то, дурак, полагал, будто отказом избавляю братца от моря бед: топай к каким-нибудь «Облаченным-в-непробиваемую-броню», прей в доспехе, глотай пыль, громыхай по жаре!

    Чего тебе дома не хватает, Упендра ?!

    Птичьего молока?!

    Ладно, вернусь, прикажу бочку-другую доставить… Пока, я пошел.

    Хоть бы раз задумался: запри кто дома меня, Индру, - долго б я терпел тихие посиделки?!

    Дом бы по кирпичику…)

    …Но, как говорится, не было счастья, да несчастье помогло. Собрались суры-асуры океан пахтать. Сбивать масло из воды океанской. Есть такое масло - святая амрита называется, напиток бессмертия. Без него хоть ты сур, хоть ты асур… короче, плохо дело. Работа тяжкая, тут любые руки на счету, малыша - и того позвали. А он рад-радешенек. Бегает, везде суется…

    Ну, взяли мутовкой гору Мандару, веревкой - змея Васуки, вцепились дружно (суры - за хвост, асуры - за голову) и давай пахтать.

    Эй, Мандарушка, ухнем!

    Много чего напахтали: и хмельной суры-тезки, и белого коня Уччайхшраваса, и белого слона Айравату, и жемчужину Каустубху, и дерево Париджату, и жуткий яд Калакутту, от которого даже у Шивы шея посинела, и такого добра, что уж вовсе враки завиральные… тут и амрита подоспела.

    Смотрят суры с асурами… нет, не на амриту смотрят. Друг на друга. В смысле: как делить-то будем? По-братски или поровну? Если поровну, так асуров много больше…

    Быть драке.

    А если драка - так асуров опять же много больше.

    Вот тогда-то и пригодился семье хитроумный братец Вишну. В драке ему цена медяк ломаный, когда здесь и Индра с перуном, и Шива с трезубцем, и Варуна с тенетами, и вообще дракон на драконе… зато выдумщикам всегда почет. Исчез малыш на минуточку, а вернулся не бог-красавец - дева-красавица. Да такая, что асуры онемели и трудовой пот со лбов утереть забыли. Подошла дева к чаше с амритой, изогнулась белым лебедем, мурлыкнула кошечкой, потерлась… Бедняги- асуры и опомниться не успели: братья-суры уж далече и амриту, торопясь, хлебают.

    Дева - первой.

    Вот в чаше и дно показалось.

    Много потом чего наговорили сурам обиженные асуры, да толку-то?! Не пахтать же океан заново! А братья-Адитьи пир закатили горой и славили в одиннадцать голосов братца младшего, выдумщика-затейника, девицу их притворную!

    Герой!

    Хитрец!

    Гордость семьи!

    Слушал Вишну хвалу братскую и про себя думал: удавиться бы, да не выйдет…

    И жена теперь, ежели что: с девицами, дескать, спать не обучена!

    (Мне очень захотелось потрепать малыша по плечу.