В России сейчас от угла до угла

 бормочет Россия казенная

 про то, что Россию спасти бы могла

 Россия, оплошно казненная.

В те трудные дни был открыт

 мне силы и света источник,

 когда я почувствовал стыд

 и выпрямил свой позвоночник.

В любви и смерти находя

 неисчерпаемую тему,

 я не плевал в портрет вождя,

 поскольку клал на всю систему.

Из русских событий пронзительный вывод

 взывает к рассудкам носатым:

 в еврейской истории русский период

 кончается веком двадцатым.

Россия извелась, пока давала

 грядущим поколениям людей

 урок монументального провала

 искусственно внедряемых идей.

Пронизано русское лето

 миазмами русской зимы;

 в российских ревнителях света

 спят гены строителей тьмы.

Россию покидают иудеи,

 что очень своевременно и честно,

 чтоб собственной закваски прохиндеи

 заполнили оставшееся место.

Как бы ни слабели год от года

 тьма и духота над отчим домом,

 подлинная русская свобода

 будет обозначена погромом.

Чтоб русское разрушить государство -

 куда вокруг себя ни посмотри -

 евреи в целях подлого коварства

 Россию окружают изнутри.

Не верю в разум коллективный

 с его соборной головой:

 в ней правит бал дурак активный

 или мерзавец волевой.

Не зря тонули мы в крови,

 не зря мы жили так убого,

 нет ни отваги, ни любви

 у тех, кого лишили Бога.

Весело на русский карнавал

 было бы явиться нам сейчас:

 те, кто нас душил и убивал,

 пишут, что они простили нас.

В России жил я, как трава,

 и меж такими же другими,

 сполна имея все права

 без права пользоваться ими.

Лихие русские года

 плели узор искусной пряжи,

 где подо льдом текла вода

 и мертвым льдом была она же.

Злая смута у России впереди:

 все разъято, исковеркано, разрыто,

 и толпятся удрученные вожди

 у гигантского разбитого корыта.

Когда вдруг рухнули святыни

 и обнажилось их уродство,

 душа скитается в пустыне,

 изнемогая от сиротства.

Россия ждет, мечту лелея

 о дивной новости одной:

 что, наконец, нашли еврея,

 который был всему виной.

Ручей из русских берегов,

 типаж российской мелодрамы,

 лишась понятных мне врагов,

 я стал нелеп, как бюст без дамы.

На кухне или на лесоповале,

 куда бы судьбы нас ни заносили,

 мы все о том же самом толковали -

 о Боге, о евреях, о России.

Хоть сотрись даже след от обломков

 дикой власти, где харя на рыле,

 все равно мы себя у потомков

 несмываемой славой покрыли.