Тем временем служащий охранной фирмы крепко-накрепко запер двери и окна, поставил сигнализацию и детектор движения. Аманду заточили в пустом и темном особняке, откуда не выветрилась еще тошнотворная вонь попойки; девочка не могла сдвинуться с места или попытаться открыть окно: тотчас же сработает сигнал тревоги. Теперь, когда вмешалась полиция, ситуация казалась безвыходной: Аманда не могла прибегнуть ни к матери, ведь у той не было машины, чтобы ехать в такую даль; ни к отцу, который из-за идиотизма дочки не оберется стыда перед коллегами; ни тем более к деду: тот никогда ей не простит, что она отправилась в такое место, не предупредив его. Одно только имя всплыло в памяти, единственный человек, который поможет ей, не задавая вопросов. Аманда набрала номер, потом еще раз, еще и еще, пока телефон не разрядился, но слышала только голос автоответчика. Найди меня, найди, найди. Потом Аманда снова свернулась среди ящиков, окоченев от холода, и стала ждать рассвета: вдруг все-таки, молилась девочка, кто-нибудь явится освободить ее.
В третьем часу ночи мобильный телефон Райана Миллера несколько раз принимался вибрировать, поодаль от кровати, воткнутый в гнездо зарядки, которая висела на стене. Полярный холод стоял в его лофте, просторном помещении, переоборудованном из старой типографии: кирпичные стены, цементный пол, сеть металлических труб на потолке, минимум мебели, никаких занавесок, ковров или отопления. Миллер спал в кальсонах, под электрическим одеялом, прикрывая голову подушкой. В пять часов утра Аттила, которому зимние ночи казались нескончаемыми, прыгнул на постель, давая понять, что пора приступить к утреннему ритуалу.
Миллер, привыкший к жизни в казармах, тут же машинально поднялся, хотя перед ним еще смутно витали образы беспокойного сна, нашарил подле кровати протез и прицепил его в темноте. Аттила весело залаял, толкаясь башкой, и хозяин, отвечая на приветствие, похлопал пса по холке, потом включил свет, надел толстовку, теплые носки и направился в ванную. Выйдя оттуда, обнаружил Аттилу, который ждал его с деланым безразличием, только хвост вилял, будто сам по себе, выдавая собачье нетерпение: картина эта неукоснительно повторялась день за днем. «Потерпи, дружок, уже иду», — сказал Миллер, вытирая лицо полотенцем. Он отмерил Аттиле порцию еды и положил в плошку; тут пес перестал притворяться и начал причудливый танец, какой исполнял каждый раз перед завтраком, но к миске не подходил, пока Миллер не пригласил его жестом.
Перед тем как приступить к медленной гимнастике цигун, этой медитации в движении, которой он предавался ежедневно по полчаса, Миллер бросил взгляд на мобильник и обнаружил звонки Аманды: их было так много, что не стоило и считать. Найди меня, я спряталась, приехала полиция, мне не выйти, меня заперли, найди меня, маме ничего не говори, найди меня… Он набрал номер девочки, убедился, что сигнала нет, и сердце всего раз встрепенулось в груди перед тем, как на смену волнению пришло привычное спокойствие — спокойствие, которым Миллер был обязан самой жесткой в мире военной подготовке. Он заключил, что дочь Индианы попала в переделку, но ничего смертельного: это не похищение, настоящей опасности нет, хотя девочка, должно быть, очень напугана, раз не в состоянии объяснить, что с ней стряслось и где она находится.
Миллер мгновенно оделся и устроился перед компьютерами. У него были машины самых последних моделей и самые сложные программы вроде тех, какими располагает Пентагон, благодаря чему он имел доступ к любым базам данных на каком угодно расстоянии. Определить, где находится мобильник, с которого поступило восемнадцать звонков, не составило труда. Миллер позвонил в полицейское управление Тибурона, представился, попросил соединить его с начальником, а у того спросил, не было ли этой ночью каких-либо происшествий. Офицер, думая, что Миллер ищет кого-нибудь из задержанных ребят, рассказал о вечеринке и назвал адрес особняка, не видя в том большой беды: такое случалось не впервые и на этот раз не было актов вандализма. |