Изменить размер шрифта - +
Некоторые из слов, произнесенных им в этот день, я отыскал в словаре сленга, на котором толкует о своих делах портовый сброд. И– всетаки была в нем какая‑то величавость и безмятежность.

– Вот тут, – продолжал Агуа, – кое‑кто из вас, кажется, вы, Джока Кальери, упомянули про альтруизм. Это я понимаю. Сам погибай, а товарища выручай – вот он, альтруизм ваш. Это ясно. Да только объясните мне, как альтруизм становится эгоизмом? Джока Кальери говорит, что когда что‑то угрожает роду‑племени, то люди становятся альтруистами, так? Идут и жертвуют собой за других. Но, господа ученые, если я жертвую собой за своих, то при этом я наношу удары другим? Так получается, так?.. Если воин идет на войну, то он альтруист, он идет, чтобы у его племени было больше земли, хлеба, лошадей или ракушек – тут на островах и из‑за ракушек могут передраться. Но умирать он вовсе не хочет, воин этот, не хочет умирать. Он отправляет на тот свет одного, другого, третьего и действует, с одной стороны, как альтруист, а с другой, как кто?

– Удивительно! – воскликнул Глен Смит. – По‑вашему выходит, что не существует никаких ценностей. Таким приемом можно все, что угодно, превратить в свою противоположность!

– А я? – развел мускулистыми руками Агуа. – Я разве возражаю? Да ни боже мой! Только ведь одно – превратить в свою противоположность на словах, а другое, когда жизнь тебя ставит в такое положение, что сердце разрывается надвое. Этих спасешь– тех погубишь… Этим ножку подставить– другие выиграют… И что выиграют?! Жизнь выиграют.

Теперь я уже не сомневался, что передо мной был сам Нептун, человек, которому приписывают полную и безраздельную власть над имбиторами во всех морях и океанах земного шара. Лаферт Су Жуар тут же подтвердил мою догадку.

– Господа, – сказал он, обращаясь ко всем вместе, – господа, вы знаете от ваших гавел, что они подчиняются кому‑то, кого называют Агуа. В печати многих стран его величают Нептуном, а кое‑где даже Нептуном Великим. Сейчас вы имеете удовольствие видеть этого Агуа, этого Нептуна собственной персоной. – И Лаферт Су Жуар театральным жестом указал на нашего неожиданного гостя. На какое‑то время атмосфера философского спора улетучилась. Каждый счел своим долгом представиться, и то и дело слышалось: ‑… член Берлинского общества испытателей…

– … лауреат премии имени Свердрупа, почетный член академии морских знаний… ‑…профессор по кафедре сравнительной физиологии морских кишечнополостных…

Я решил не подходить к Нептуну. Огромный замысел вдруг охватил меня, и я почувствовал дрожь во всем теле, дрожь нетерпения и готовности; последний раз я испытал нечто подобное, когда защищал с одним пулеметом проход в Кордильерах, чтобы дать возможность бежать из одной южноамериканской республики важному лицу, оказавшему ордену значительную услугу. Братья поймут меня. Итак, я решил пока остаться в стороне, но Лаферт Су Жуар, который не спускал с меня глаз, взял меня под руку и подвел к Нептуну.

– Я хочу представить вам одного из замечательнейших полиглотов всех континентов. Человека, для которого практически безразлично, на каком из земных языков или наречий ему приходится говорить или думать. Его зовут Джока Кальери. – А когда я пожимал руку Агуа‑Нептуну, для чего‑то добавил: – Кстати, он иезуит и, судя по всему, немалого калибра…

– Иезуит! – воскликнул с какой‑то неприличной веселостью Нептун. – Вы что, это правда? Иезуит! Ну и здорово! Вот потеха! Да поймут меня братья по ордену.

Я ожидал всего, чего угодно: ненависти, презрения, равнодушия, но безыскусная веселость Нептуна ударила меня в самое сердце. У меня было ощущение экзотического зверя, которого рассматривают школьники, в восторге дергая за хвост или дразня указкой.

Быстрый переход