— Прекрасно, — негромко произнес Крисп. Если в этой группе пленных отыскался Артапан, то и Ливаний, скорее всего, тоже там. Фостий фактически почти подтвердил это, но важным было именно «почти». Крисп повернулся к группе своих солдат:

— Который из них Ливаний?

Все без колебаний указали на третьего справа от Артапана. Пленник выпрямился и злобно взглянул на Криспа, стараясь держаться как можно храбрее.

— Да, я Ливаний. Делай что угодно с моим телом. Моя душа пройдет по светлому пути к солнцу и пребудет с Фосом вечно.

— Если ты так настроился пройти по светлому пути, то почему ограбил монетный двор в Кизике, а не просто сжег его? — спросил Фостий. — Выходит, ты не настолько презираешь материальное, как говорил, раз позволяешь ему осквернять свои руки.

— Я никогда не называл себя чистейшим среди последователей святого Фанасия, — возразил Ливаний. — Тем не менее я следую за истиной, которую он проповедовал.

— Думаю, вслед за ним ты можешь отправиться только в лед, — сказал Крисп. — А поскольку я победил тебя, когда ты выступил против меня, и взял в плен с оружием в руках, то мне нет нужды с тобой спорить. — Он повернулся к одному из халогаев:

— Трюгве, ты еще не убрал свой топор. Отруби ему голову, и делу конец.

— Слушаюсь, твое величество. — Высокий светловолосый северянин подошел к Ливанию и толчком поставил его на колени. Когда он заговорил, в его голосе не было ни жестокости, ни жалости, а лишь деловитость:

— Эй ты, наклони голову. Тогда все кончится быстро.

Ливаний начал подчиняться, но тут его глаза отыскали Фостия. Быстро взглянув на Криспа, он спросил:

— Можно мне задать последний вопрос?

Крисп догадался, каким он окажется.

— Хорошо, но поторопись.

— Да, ваше величество. — В голосе Ливания не было сарказма — но, в конце концов, Крисп мог сделать его смерть более мучительной, и он это понимал. — Моя дочь с тобой? — обратился он к Фостию. — Сиагрий говорил, что это, скорее всего, так, но…

— Да, она со мной.

Ливаний наклонил голову:

— Я умру со спокойной душой. Мой род не угаснет.

Крисп не пожелал оставить за ним последнее слово.

— Мой тесть оказался изменником и умер в ссылке в Присте, — сказал он. — Тесть моего сына умрет даже прежде, чем получит законное право так себя назвать, ибо он тоже оказался изменником. Сдается мне, что тести императорской семьи обладают общей слабостью — они слишком легко поддаются искушению. — И он подал знак Трюгве.

Топор северянина опустился. У него не было широкого лезвия и длинной рукояти, как у оружия палача, но пустивший его в ход великан был достаточно силен, чтобы разница оказалась несущественной. Крисп отвернулся, не желая смотреть на конвульсии обезглавленного тела. Фостий, не успевший это сделать, позеленел. Казнь — зрелище более жестокое, чем смерть в бою.

К сожалению, иногда они бывают необходимы. Крисп перевел взгляд на Артапана:

— Если бы у тебя оказались свободными руки, сударь, ты наверняка попытался бы высосать магическую силу из его смертных мук.

— Попытался бы. — Артапан скривил уголки губ. — Но у тебя сильный маг, император. Если он станет мне мешать, у меня, наверное, ничего не получится.

— А Царь царей Рабиаб знал, что ты пьешь силу смерти, когда посылал тебя помогать нашим еретикам? — спросил Крисп.

— О, еще как знал. — Губы макуранского мага вновь дернулись, но на сей раз иначе, насмешливо.