— Верно, — согласился Крисп. Если Артапан провалит порученную ему Рабиабом миссию, он умрет — но он и так был приговорен к смерти. А если добьется успеха, то принесет Макурану больше пользы, чем себе. Рабиаб всегда был злейшим врагом Видесса, но подобное двойное коварство поразило даже Криспа.

Он вновь кивнул Трюгве. Артапан внезапно вырвался и попытался убежать, но со связанными за спиной руками и таким количеством преследователей он не сделал и нескольких шагов. Его последний вопль оборвал смачный удар топора.

— Глупо, — пробасил Трюгве, вытирая топор о кафтан макуранца. — Коли все равно умирать, лучше умереть хорошо. Ливаний все сделал правильно.

Катаколон показал на двух оставшихся фанасиотов, угрюмо и потрясенно взиравших на происходящее:

— Ты им тоже отрубишь головы, отец?

Крисп уже собрался было спросить, не откажутся ли они от своей ереси, но вовремя вспомнил, что любому их ответу верить нельзя: фанасиоты не считали зазорным лгать, спасая свои шкуры, а веру свою могли сохранять в тайне. Тогда Автократор обратился к Фостию:

— Нам попалась крупная рыба?

— Средняя, — ответил Фостий. — Они офицеры, но не из числа приближенных Ливания.

— В таком случае отведите их к остальным пленным, — приказал Крисп стоящим рядом охранникам. — Что с ними делать, я решу потом.

— Я никогда не видел — даже представить не мог — такого количества пленных. — Катаколон показал на длинные ряды фанасиотов, каждый из которых был привязан к стоящему впереди веревкой, охватывающей запястья и шею: тот, кто попытался бы бежать, лишь задушил бы стоящего рядом. — Что ты с ними сделаешь?

— С ними я тоже разберусь потом, — ответил Крисп. Его память вернулась на два десятилетия в прошлое, и он вспомнил жуткое зрелище множества пленных, убитых Арвашем. С тех самых пор он переполнился отвращением к бессмысленным убийствам, потому что не мог представить более короткой дороги в вечный лед.

— Ты ведь не можешь просто отпустить их по домам, в свои деревни, — сказал Фостий. — Я неплохо узнал фанасиотов, пока находился в их руках. Сейчас они пообещают тебе что угодно, а через год, два или три найдут себе другого предводителя и начнут новые набеги.

— Я это знаю, — подтвердил Крисп. — И рад, что ты тоже это понимаешь.

К ним подъехал Саркис. Несмотря на несколько окровавленных повязок, генерал пребывал в прекрасном настроении.

— Мы их разгромили и рассеяли, ваше величество, — прогудел он.

— Верно, — отозвался Крисп, но не столь радостно. Он научился мыслить более крупными категориями, чем одна битва или даже кампания. И от этой победы он желал получить больше, чем двухлетнюю передышку, о которой говорил Фостий.

Император почесал кончик носа — не столь внушительного, как у Саркиса, но все же превышающего видесское понятие о норме.

— Клянусь благим богом… — вдруг тихо произнес он.

— Что такое? — встрепенулся Катаколон.

— Мой отец — в честь которого назвали тебя, Фостий, — всегда говорил, что в нас есть васпураканская кровь, хотя мы все время жили вдали от этих мест, вблизи прежней границы с Кубратом, а иногда даже за ней. И мне пришло в голову, что наших предков переселили туда из-за какого-то давнего преступления.

— Весьма возможно, — поддакнул Саркис, словно этим можно гордиться.