Вторая папка содержала последний дневник деда, относящийся к событиям 1876 года. Он вернулся в Нью-Йорк впервые после сорокалетнего отсутствия с дочерью Эммой, княгиней Агрижентской. Дневник она решила прочитать внимательно.

После отъезда Херста с другими гостями Каролина отдавала дневнику деда все свободное время. Дед прекрасно рассказал об изумлении, которое он испытал при встрече с незнакомым американским миром, ее восхитило описание поисков матерью богатого мужа, что и послужило целью их приезда, и была несколько обескуражена циничным отношением к этому деда. Но ведь отец и дочь разорились, и он едва мог обеспечить их существование газетными и журнальными гонорарами. К счастью, миссис Астор ввела их в свой круг, их хотели видеть в свете благодаря красоте Эммы и шарму отца. В какой-то момент Эмма чуть не вышла замуж за своего кузена Эпгара, разумеется, по расчету, что сделала в следующем поколении ее дочь.

По мере чтения Каролина стала замечать, как что-то меняется в характере Эммы, это было ясно Каролине, но не рассказчику, который, похоже, сам не понимал пафоса своего повествования. Появляется Сэнфорд с женой Дениз, которая может родить лишь с риском для жизни. Читая, как сблизились и подружились Дениз и Эмма, Каролина почувствовала, что у нее настолько похолодели пальцы, что она с трудом переворачивает страницы. Она знала конец, еще не дочитав до конца. Эмма убедила Дениз родить — Блэза. Фактически она убила Дениз, чтобы выйти замуж за Сэнфорда.

Искупление явилось в виде долгой мучительной смерти Эммы после рождения Каролины. Но чувствовала ли она вину? Исповедовалась ли? Просила ли отпустить ее прегрешение?

Каролина послала за Плоном. Было уже ближе к вечеру. Она хотела поговорить со старшим сыном Эммы, пока… преступление было живо в ее сознании. Плон элегантно откинулся к спинке дивана. Каролина рассказала, что сделала их мать. В конце она драматично помахала дневником деда и прямо сказала Плону, что это было убийство. «Brulez», прочитал Плон надпись на обложке.

— Именно это ты и должна была сделать, идиотка! Сжечь. Какая теперь разница?

— Ты это давно уже знал?

Плон пожал плечами.

— Я знал, что произошло нечто.

— Она что-нибудь рассказывала?

— Конечно, нет.

— Было в ней что-то трагическое, печальное или… роковое?

— Она была восхитительна, как всегда, до самого конца, когда начались сильные боли.

— Она исповедовалась священнику?

— Ритуал был соблюден. Она была в сознании. Так мне кажется.

Плон закурил сигарету, достав ее из нового золотого портсигара.

— Видишь ли, когда становишься императором Франции и подчиняешь себе всю Европу, то не очень-то задумываешься о погибших.

— Но она была женщина, мать, а не французский император…

— Ты не знаешь, я не знаю, как она воспринимала самое себя. Ей надо было жить, и если этой печальной даме, ее подруге, матери Блэза, суждено было умереть естественной смертью, родами, то так и должно было случиться.

Наутро Каролина пригласила Блэза позавтракать с ней в ее крыле дворца. Он знал, почему. Плон ему рассказал. Они сидели в овальной комнате для завтраков с сизыми стенами в стиле дю Барри.

— Теперь ты знаешь, — сказал он небрежно, — что твоя мать убила мою мать ради денег отца.