День рождения я отпраздновала в больнице. Торт со свечками мне привезли на каталке.

В качестве подарка мне позволили впервые после пожара повидать папу. Мама вкатила меня к нему в палату, уставленную подсоединенными к его телу мониторами. Очертания его тела под покрывалом были слишком тонкими для такого высокого мужчины. Он спал. Я никогда прежде не видела его спящим. Ресницы, длинные и темные, лежали у него на щеках – как крылья бабочки, подумала я.

Он открыл глаза.

– Крылья бабочки? – недоверчиво произнес он.

Мы с мае рассмеялись, и он улыбнулся – своей настоящей улыбкой, а не ученой.

– С днем рождения, – мягко сказал он. – Фейерверк состоялся несколько преждевременно.

Я старалась не задавать вопросов, но мозг все равно их генерировал.

– Не знаю, – ответил он, когда я спросила: «Кто устроил пожар?»

– Не знаю, – повторил он, когда я спросила: «Кто нас спас?»

– Ну, на этот вопрос нетрудно ответить, – сказала мае. – Я. С помощью лучшей пожарной команды Сиеста‑Ки.

Мае ехала по I‑4 под, как она выразилась, «ужасным дождем», когда получила мой первый «сигнал бедствия».

– Ты не могла дышать, – сказала она. – Это я поняла так же ясно, как если бы ты еще не родилась. – Она обернулась к отцу. – Помнишь тот раз, когда у нее ускорилось сердцебиение, и ты решил, что у нее внутриутробный стресс? А я сказала тебе, что нет, уж я бы знала, если бы это произошло.

– Не является ли идея о подобном знании в некотором роде штампом? – Тон мой был максимально невинен.

Она потерла глаза.

– Похоже, ты идешь на поправку.

Отец поднял было руку, но потом взглянул на прилепленную пластырем внутривенную иглу. Он подумал, не выдернуть ли ее, но мы с мамой дружно сказали:

– Нет!

– Ладно, – сказал он. – Иголка остается. Но только пока Сара рассказывает историю в линейной прогрессии, без тысячи лирических отступлений. Это возможно?

Она постаралась.

Прибыв в Сарасоту, мама обнаружила, что светофоры не работают и только редкие уличные фонари еще горят. Ее фургончик был единственным транспортным средством на дороге, и она пролетала перекрестки на полной скорости, чувствуя себя анархисткой.

Она извинилась за не относящееся к делу сравнение. Но ей всегда было интересно, каково было бы почувствовать себя анархисткой.

Когда она доехала до «Ксанаду» (отец покачал головой при упоминании этого названия), пламя, вырывающееся из квартиры номер тысяча двести тридцать пять, было видно с улицы. Лифты не работали, и в любом случае она знала, что дверь в кондоминиум заперта. Ключа у нее не было, равно как и мобильника, но она вспомнила, что видела пожарную часть на пересечении Миднайт‑пасс и Бич‑роуд. И поехала туда.

– Они сидели у себя на станции и смотрели метеоканал, – сказала она. – Около часа назад они уже потушили один пожар… – Она взглянула на отца. – Ладно, я не стану вам об этом рассказывать.

Когда пожарные машины прибыли к «Ксанаду», грузовик с выдвижной лестницей стал объезжать здание, а второй экипаж отправился наверх пешком, таща на себе огнетушители, брандспойт и другое оборудование. Они велели ей оставаться на улице, но она последовала за ними.

– Послушная, как всегда, – вставил отец.

Тут в палату вошла медсестра в ярком цветастом халате. Отца передернуло от такого дизайна, и он закрыл глаза.

– Гостям пора уходить, – улыбнулась нам медсестра самым неискренним образом.

Мама вздохнула и резко загипнотизировала ее.