– Перестань скалиться, сволочь! – выкрикнул монарх.

Но Вислоухий оставался невозмутим.

– Уж не эту ли вещицу ты ищешь? – спросил он глумливо, вытаскивая из‑за спины руку с зажатой в ней спицей.

Голан разинул рот от неожиданности.

– Ты что… хотел украсть её?! – взревел он, задыхаясь. – И ты посмел… Дай сюда! Ну!

– С превеликим удовольствием, – отозвался Вислоухий, но выполнять повеление своего господина не спешил.

– Ну же! – нетерпеливо потребовал Голан и протянул руку.

– Возьми! – Вислоухий выпростал вперёд кисть со спицей и с силой вонзил грозное оружие в брюхо монарху. – Возьми же, мой король…

Голан выпучил единственный глаз.

– Ты!.. – шепнул он и, посерев, стал медленно оседать набок, глаз его в упор сверлил осклабившегося слугу. Сверлил с тоской и ненавистью. Смрадное облачко вырвалось из раны и обволокло Вислоухого с ног до головы. Тот невольно поморщился и выдернул спицу из трупа бывшего монарха.

– Фу, ну и вони в тебе, Голан.

Он заржал от радости и пнул ногой поверженную Инкарнацию. Потом, закатив глаз, помочился на неё и, пританцовывая, помчался назад, во Дворец Каземата.

– Теперь я буду монархом, я – Вислоухий Первый! – вопил он на бегу, потрясая спицей и вертя обширным задом.

В тот же день в Империи начались новые казни.

ЯВЬ

…во сне всё обстоит иначе. Координаты

времени и пространства здесь совершенно

другие, и, чтобы понять это, необходимо

исследовать сон со всех сторон, точно

так же, как можно взять в руки

неизвестный предмет и поворачивать

его до тех пор, пока не выявятся

все особенности его формы. ( 14 )

У Ницше есть любопытное наблюдение – наблюдение, впрочем, знакомое всем, кто когда‑либо погружался в сон: часто, очень часто во сне некое событие как бы предвосхищает действие какого‑нибудь раздражителя, прорывающегося порой из внешнего мира в мир‑фридмон. Звонит, к примеру, будильник, мы же во сне слышим звон колокола; но важна здесь не синхронность обоих сигналов, а тот безусловный факт, что весь ход сновидения предшествует, впрямую подводит к этому звонку. Ещё ничего не зная о предстоящем сигнале будильника, мы уже ждём его – вернее, не его, а сигнала колокола, что, впрочем, не существенно, – колокольный звон служит лишь кульминацией, логическим завершением той цепочки событий, которые выстраиваются перед внутренним взором сновидца в его сновидении. За мгновение до звонка будильника звонарь на колокольне уже раскачивает тяжёлый язык колокола, за десять мгновений – в деревне, что простирается у подножия церкви, начинается пожар, который и должен явиться причиной тревоги, поднятой звонарём; если проследить ход событий ещё дальше вспять, то можно найти и причину пожара – пусть это будет шаровая молния, внезапно влетевшая в раскрытое окно сельского магазина.

Прежде чем обратиться к подробному анализу этого парадокса, я двумя словами коснусь темы внешнего раздражителя. Опыт показывает, что внешний мир, действительно, способен оказывать влияние на мир сна; в этом, казалось бы, нет ничего удивительного: погружаясь в сновидение, человек оставляет во внешнем мире «залог» – своё тело, связь с которым, очевидно, не порывается окончательно и которое, таким образом, служит проводником любого внешнего воздействия в мир‑фридмон. Впрочем, само внешнее воздействие во фридмон не проникает, оно как бы стучится в него снаружи, не находя входа, – но отголоски того стука, видоизменяясь до неузнаваемости, все же способны потревожить идиллию мира сна. Но опыт так же показывает, что солнце вращается вокруг Земли, и этот опыт, опыт нашего зрения, гораздо более очевиден, чем смутный, ирреальный опыт сновидений.