Харп думал, что дерево умирает. Ну, Харп вообще‑то хороший рассказчик, а беды мирового значения только украшают хорошие рассказы. Но Град думал так же… Да и Гэввинга одолевало предчувствие, что мир приходит к концу. Он почти хотел, чтобы мир пришел к концу до того, как ему придется рассказывать Председателю про его сына.

Он остановился, чтобы заглянуть в свое собственное жилище – длинную полуцилиндрическую хижину холостяков. Она была пустой. Племя Квинна, должно быть, собралось на ужин.

– У нас неприятности, – сказал Гэввинг и потянул носом воздух.

– Это уж точно, но что толку прятаться. Если мы будем прятаться, мы не будем есть. Кроме того, у нас есть вот это. – Харп взвесил на руке мертвый гриб.

Гэввинг покачал головой. Это не поможет.

– Ты должен был бы остановить его.

– Я не мог. – И когда Гэввинг не ответил, Харп продолжил: – Четыре дня назад все племя швыряло тросы в пруд, помнишь? Пруд был не больше крупной хижины – такой, словно мы могли притянуть его к нам. Мы не думали, что это глупо, пока он не пролетел мимо, и только Клэйв отправился за кухонным котлом, и к тому времени, как он вернулся…

– Я даже Клэйва не послал бы ловить меч‑птицу.

– Двадцать‑двадцать, – усмехнулся Харп. Поговорка была архаичной, но ее значение известно: «Задним умом крепок».

В волокнах оказалось отверстие: загон для индеек, в котором болталась одна тощая, еще живая индюшка. Теперь других не будет, разве что из потока ветра удастся выловить дикую. Голод и жажда… Вода все еще иногда сбегала вниз по стволу, но никогда в достаточном количестве. Летающие создания все еще проносились мимо, мясо еще можно было выудить из воющего ветра, но редко. Племя не могло выжить, питаясь лишь сахарной листвой.

– Рассказывал ли я тебе, – спросил Харп, – про Глорию и индюшек?

– Нет. – Гэввинг слегка расслабился. Он нуждался в том, чтобы отвлечься.

– Это было двенадцать или тринадцать лет назад, перед проходом Голда. Тогда предметы не падали так быстро, как сейчас. Спроси Града, он расскажет тебе – почему, я‑то не могу объяснить, но это правда. Так что если бы она просто упала в загон для индеек, она не проломила бы его. Но Глория пыталась передвинуть котел, она держала его в руках, а его масса была в три раза большей, чем ее, так что, когда она потеряла равновесие, она начала бежать, чтобы не врезаться в землю, и при этом разнесла загон для индеек. Это было проделано так, что и нарочно не придумаешь. Индейки разлетелись по всему Сгустку и по небу. Мы вернули обратно едва‑едва треть. Тогда мы отстранили Глорию от кухонных обязанностей.

Еще одно отверстие, на этот раз большое – три комнаты, оформленные из опорных веток. Пустые. Гэввинг сказал:

– Председатель, должно быть, уже почти оправился от пуха.

– Уже период сна, – ответил Харп.

Период сна был лишь слабыми сумерками, наступающими, когда дальняя дуга Дымового Кольца просеивала солнечный свет, но толща листвы также блокировала свет, поэтому жертва пуха могла успеть выйти, чтобы поесть.

– Он увидит, как мы сюда входим, – сказал Гэввинг. – Хотелось бы мне, чтобы он все еще не мог выходить.

Теперь впереди мерцал свет костра. Они прибавили шагу: Гэввинг – принюхиваясь, Харп – волоча на тросе гриб. Когда они вошли в Общинные, их головы были высоко подняты и глаза никого не избегали.

Общинные были обширным пустым пространством, огражденным переплетением мелких веток. Большая часть племени образовала алый круг, в центре которого находился кухонный котел. Мужчины и женщины носили рубашки, блузы и штаны, выкрашенные алой краской, которую Ученый делал из кронид; иногда он красил одежду в черный цвет.