Блейз напоследок окинул взглядом погруженную в полумрак пустую гостиную. Наверняка в течение следующих нескольких часов никто не станет его разыскивать. Он посмотрел вниз. Машин на улице почти не было. Уже стемнело, но ни одна из лун Ньютона еще не взошла, зато звезды уже сверкали вовсю.

Он взялся рукой за перила и перенес через них одну ногу, встав ею на уступ. Затем поднял руку и ухватился за завитушки тянущейся над его головой панели.

И тут Блейз вдруг заколебался.

И балкон и панель на ощупь были твердыми и холодными. Улица внизу тоже выглядела холодной и непривлекательной. Да и вечерний воздух как будто стал холоднее, хотя вряд ли это могло произойти так быстро.

Блейз взглянул на звезды. Сейчас они казались ему лишь далекими чуждыми искорками света и ничем больше.

Он еще раз задумался над тем, что собирался сделать, и его охватили сомнения. Неужели на заседание такого органа, как Совет, пусть и столь рискованным путем, мог проникнуть посторонний? Даже человек гораздо более низкого роста, чем Блейз, но не испытывающий страха высоты, в принципе сумел бы до них добраться. Хотя вполне вероятно, на этом пути его еще ждут сюрпризы…

Его мозг лихорадочно перебирал возможные последствия – хорошие и плохие, – и он вдруг понял, что настроен как‑то иначе, чем на Ассоциации.

Там на него вдруг снизошло состояние – нет, не неистовости, свойственной берсеркам, этим воинам‑безумцам, сохранившимся в памяти людской со времен древних викингов Старой Земли. Скорее это можно было назвать «обреченностью» – еще одно старое слово со множеством смысловых оттенков, впрочем, всегда связанных с предчувствием близости – или возможности – гибели.

Вряд ли это была робость или трусость. Ни то ни другое понятия к его нынешнему состоянию были неприменимы. А тогда это казалось настоящим приключением – почти веселым, чем‑то вроде предвкушения схватки с какой‑то темной силой. Своего рода предварительное испытание, предшествующее главному.

Короче, чем бы это чувство ни было, сейчас оно отсутствовало. Он ощущал себя просто человеком, причем с весьма ограниченными возможностями. Высоты он никогда не боялся. Он всегда просто сознавал, что находится на определенной высоте. И сейчас в душе у него начал нарастать гнев на самого себя.

Страх должен уйти. Пусть затеряется в туманной дымке далекого детства. Если он позволит себе хоть чего‑то бояться, ему никогда не достигнуть намеченной цели.

Он перебросил через перила и вторую ногу. Теперь лицо его было обращено к стене из прозрачных панелей. За ними, как он и рассчитывал, было темно, поскольку в это время на Ньютоне обычно ужинали.

Блейз, подобно какому‑то длинноногому крабу, боком двинулся вперед, по пути то и дело перелезая через перила промежуточных балконов. По мере того как он продвигался все дальше и дальше, напряжение постепенно оставляло его. В конце концов он начал думать лишь об уступе, по которому переступали его ноги, и о панели, за которую держались его пальцы. Сказались его упорные занятия и высокая самодисциплина. Сейчас в мире больше не существовало ничего, кроме него самого и здания.

Он спокойно продолжал свой путь, пока какое‑то тревожное чувство внезапно не остановило его.

Ощущение было довольно неопределенным, а не реакцией его натренированных органов чувств на что‑либо конкретное. Тем не менее оно было реально, хотя и необъяснимо. Что‑то вроде «чутья на сушу» – чувства, позволяющего морякам определять, что берег где‑то неподалеку, хотя еще и скрыт за бесконечной линией океанского горизонта.

Блейз осторожно переместил ногу вперед, пытаясь определить какую‑нибудь разницу в качестве поверхности уступа.

Но насколько он мог судить, и дальше поверхность была все такой же твердой. Тогда он протянул вперед руку, ощупывая панель.

И тут его пальцы скользнули в пустоту.