– Но нельзя серому пятну размазаться за края.

Келсо поднял руки:

– Ладно, сдаюсь – с оговорками. Я только хочу отметить, с какими преступниками закон мне предписывает бороться.

Девушка, казалось, успокоилась.

– Извини, я не хотела читать тебе лекцию. Просто я видела, что творят наркотики.

Голос Келсо смягчился:

– Я тоже, Элли.

– С кем‑нибудь, кого ты знал, кто был тебе близок?

– Нет, пожалуй, нет.

– А я, когда училась в университете, жила в одной комнате с девушкой. Мы дружили. Она была просто блеск, из тех сводящих с ума людей, которым ничего не надо вдалбливать. Если ей что‑нибудь рассказывали или она читала что‑нибудь, это впитывалось в ум, готовый использовать полученные знания моментально, как только понадобится. Она была младше меня – действительно, вундеркинд. Ее отец держал бакалейную лавку в Саттоне и очень гордился своей девочкой. Я приезжала к ним на выходные, и он не переставал говорить о своей Джинни, о том, как гордится ее успехами. Каждый раз, когда она выходила из комнаты, он улыбался до ушей и рассказывал, какая она чудо. И она действительно была чудо, он не хвастал попусту. И вот в конце семестра нам предстояли экзамены. Я беспокоилась, а Джинни только смеялась. Мы пошли на одну из вечеринок перед каникулами – это я убедила ее пойти, ей все эти йеху казались глуповатыми. Они курили травку, кто‑то употреблял кокаин, «одалживая» у своих богатых родителей, другие принимали какие‑то «колеса». И много пили. Один идиот пришел с «колесами» и никому не сказал, что это. Многие‑то знали, но не мы с Джинни, мы были наивны в этих вещах. И он убедил Джинни попробовать. Я ее отговаривала, но она, видимо, считала, что не должна спасовать. А это оказалось ЛСД. И одна вшивая таблетка убила ее. Всего одна.

Элли смотрела не на Келсо, а назад, на реку, откуда они пришли.

– Действие таблетки вызвало у нее такой ужас, что она зашлась в истерике. И умерла от асфиксии – ей парализовало дыхание.

Келсо было нечего сказать. Ему показалось, что Элли плачет, но когда она обернулась, в ее глазах была только злость.

– Тебе, наверное, приходилось читать отчеты о злоупотреблении наркотиками. Ты должен знать вред, который они причиняют, особенно молодым. Как же ты можешь быть таким благодушным!

– Я не благодушен, Элли. Но я скорее счел бы преступником врача, чем дурачков, которым не хватает соображения ограничиться курением травки дома. Ирония в том, что эти курящие студенты собираются стать адвокатами, прокурорами, а некоторые судьями. И вот тогда законы изменятся.

– Может быть, ты и прав. Надеюсь, что нет, но может быть.

– И из‑за той подруги ты пошла в таможенную службу?

– Нет, тогда я не имела с таможней ничего общего. А после окончания университета это показалось интересной работой, но в сыске я стала участвовать позже. Они там наблюдают за своими работниками, у кого способность к сыску. И, наверное, у меня нашли. Чем больше я узнавала, как порочна и отвратительна контрабанда – не только наркотиков – тем больше мне хотелось внести свой вклад в то, чтобы раздавить ее. Конечно, это никогда не получится, но по крайней мере мы хоть как‑то контролируем ситуацию. И от вас не получаем большой помощи.

Келсо улыбнулся. Соперничество между таможенной и налоговой службой с одной стороны и полицией с другой было печально известно и часто служило источником неприятностей в обеих организациях. Он слышал немало историй о таможенных служащих, арестованных полицией, и о полицейских тайных агентах, выслеженных таможенной службой.

– Может быть, в данном случае мы наладим действительное сотрудничество? – сказала Элли и удивилась, увидев, как улыбка Келсо погасла.

– Пошли, что ли?

Он встал, и она тоже поднялась на ноги.