– Что это значит, – в растерянности поднял голову Хопер.

– Он был воином покоя, – сказал Ло Фенг. – Трижды пришедший был воином покоя. Не выходцем из Храма Змеи, его и не было тогда, но настоящим воином покоя. Знаешь, как побеждает воин покоя? Когда он идет в схватку, он не думает о смерти. Он ждет ее. Он готов к ней. Во всякое мгновение. И если он кого-то спасает, то делает это не ради того, чтобы спастись самому. Делая шаг – думай об этом шаге. Возьми книгу, она бесценна.

– Сейчас будет последний залп, – обернулся Торн, сверкая глазами, – у них кончаются заряды.

Хопер посмотрел в небо. В окружающем его черном, не видимом никому колодце больше не было голубого проблеска наверху.

– Скоро все закончится, – прошептала Гледа.

– Возьми.

Хопер нащупал за отворотом рукава красный стручок болотного поминальника.

– Что это? – спросила Гледа. – Какой-то сухой листок? Это яд?

– Прикуси, – сказал Хопер. – Когда будут принесены в жертву три умбра, прикуси. Ты уснешь, и пока будешь спать, никакая богиня не исторгнет твой дух из твоего тела. Поверь мне. Это не яд.

И в это самое мгновение недолгую тишину разодрал на части грохот и треск пушечного залпа.

Фризы остервенели. Они лезли на стены, забыв о боли, о страхе, о смерти. И защитники крепости разили их, забыв о том же самом. Вскоре и Хопер забыл о собственном ранении. Наверное, он забыл бы обо все прочем, но странная мысль, что самым главным для него остается одно – уберечь Гледу, не давала ему поддаваться боли, которая все еще не могла овладеть им, но все сильнее напоминала тяжелый, неподъемный доспех. Тот залп, которым фризы отметили начало последнего штурма, и сам был последним. Верно, действительно кончился порошок, или ядра, или уже не было нужды крошить бастионы страшным оружием, но требушеты исправно выпрямлялись, отправляя то тяжелые камни, то обескровленные трупы на опакумский замок, фризы погибали сотнями, успев, обжигая ладони, облить кровью менгир или сцепиться с защитниками и все-таки попытаться отбить хотя бы участок стены. Внизу уже все обратилось в один огромный костер, горели сброшенные бревна, горела пролитая смола, горели, казалось, сами камни, а фризы все лезли и лезли, словно Опакум был последней, а не первой крепостью, Берканы, и взять его значило покончить с войной и со всеми напастями, что обрушились вместе с жатвой и на Беркану, и на Фризу. И отряды Ло Фенга и Торна, слившись в один, убивали, убивали и убивали врага, пытавшегося овладеть надвратным бастионом, удивляясь лишь одному, – не было на лицах фризов ни ненависти, ни жажды смерти. Они казались мертвецами, чьи жизни были отобраны загодя, дабы избавить их от страха и беспокойства.

Когда солнце начало клониться к вечеру, когда уже выдохнул с облегчением убитый случайной стрелой барон Стим, и король Хода в непонятном возбуждении промчался через главный бастион не менее трех раз, крича, что еще немного, и фризы выдохнутся, и что геллы на южных бастионах вовсе ничего не могут, мертвый менгир осыпался. Но только одно мгновение в стене Опакума зияла огромная трещина. Не успели фризы побросать лестницы и кожаные меха со страшной начинкой, не успели ринуться в проем, как менгир появился вновь, заставив откатиться фризские воинства в ужасе.

– Скур? – не поверил своим глазам Хопер.

– Полчаса, – прохрипел Скур, пронзивший свою вторую руку прямо здесь, на камнях бастиона. – Может быть, час. Но не больше. Да и то, если лучники соберутся и никого не подпустят к дыре. Это ж только видимость. А потом я сдохну. Так что уж постарайтесь.

– Постараемся, – опустилась рядом с колдуном на колени Гледа и осторожно надела ему на руку браслет Чилы.