Трактир «Дубовый лист», располагавшийся всего в десяти минутах пешего ходу от площади и частенько служивший местом отдыха знатных особ, считался заведением весьма благопристойным. Кар и прежде бывал здесь, Атуан, вероятно, тоже. Опрятного вида человек – лишь накрахмаленный фартук выдавал в нем трактирщика – встретил их у двери. Через набитый общий зал провел в боковую комнату, почти пустую, лишь два сдвинутых у стены стола были заняты компанией веселых рыцарей. Они разразились было приветственными возгласами, на которые Кар и Атуан лишь коротко кивнули. Выбрали стол у самого очага, поодаль от шумного веселья. То пошло своим чередом. Вскоре пирующие уже забыли о присутствии высоких особ, высокие же особы и не стремились о себе напоминать.

На столе возвышался кувшин доброго вина, но в кубках оно почти не убывало. Ни фаршированный фазан с гарниром из бобов, ни кабаний окорок, ни раки, цветом напоминавшие жреческие сутаны, не вызывали сегодня аппетита. Трактирщик наведывался время от времени узнать, не нужно ли чего почтенным гостям и удалялся с разочарованным вздохом. Кар и Атуан не обращали на него внимания.

– Ее положили в императорской усыпальнице, – говорил Атуан. – Церемония получилась странная. Нет обрядов для похорон колдунов – что читать? Проклятия? Император выразился совершенно ясно: похороны царственной особы. Высшие ступени все на востоке, решать некому. В конце концов мы похоронили ее, как императрицу. Его величество провел в усыпальнице всю ночь. А через день… не знаю уж, кто надоумил Люция притащить во дворец свою дочку. Расчет оказался верным. Император принял их милостиво, потом велел выйти всем и добрый час о чем-то с ней говорил. А затем приказал всем вернуться и объявил о помолвке. Лица у молодых были такими, что мы не знали, поздравлять или соболезновать.

– Люций – храбрый воин и преданный слуга, – сказал Кар. – Вряд ли он сам до этого додумался, тут нужен придворный ум. Мать девушки, если я верно помню, из незнатной семьи, да и сам Люций дворянин всего в третьем поколении, вспомни, та история с мятежом. Так что условие близости к народу, можно сказать, соблюдено. Знаешь, это поспешное, разумеется, решение. Но если бы Эриан долго размышлял, все равно не придумал бы ничего лучше.

– Ты так думаешь, после всего?

– Да. Он император, а не просто мужчина. Стране нужен наследник… И, клянусь Силой, мне уже надоело это звание! Пусть женится и плодит детей. Я полностью одобряю.

Атуан вздохнул и продолжил рассказ:

– Его величество больше не нуждается в моих услугах. Поскольку война закончена, я могу вернуться к своим обязанностям жреца. Он даже поблагодарил меня за службу! Слышал бы ты это, принц.

– Я представляю.

– Он считает, я его предал. И он прав. Но что мне оставалось, скажи?!

– У тебя не было выбора, как и у меня. Но в отношении к императору – да, мы оба его предали. И неважно, что иначе погибла бы Империя, это ничего не меняет. Что ты намерен теперь делать?

Атуан скривился:

– Вернется его новоявленная святость, определит меня куда-нибудь подальше. Стану опять деревенским священником. Надеюсь, ты будешь меня навещать иногда, принц.

– Обязательно – если буду жив.

– Еще и это. Да, тебя он винит больше, чем меня.

– Еще бы.