|
Это мне не совсем понравилось. Но я всегда преклонялся перед властью священников. Я считал, что они трудятся на благо людей и всегда знают, что делают. И все же мне это не понравилось. Осталось смутное чувство, что тебе хотят зла... Он причинил тебе зло? - Нет, - ответила она, покачав головой. Теперь она представляла, что творилось в душе у иезуита Джека Мэуина, когда, стоя на скале, он наблюдал, как она тонет. В Макуа он удостоверился, что это была она, и собрался передать ее в руки тех, кто хотел бы устрашить ее, разлучить с близкими, оклеветать, уничтожить. Тут само рассвирепевшее море, казалось, вновь взяло на себя задачу расправиться с ней. Дело, таким образом, упрощалось. Он, наверное, думал: "Так угодно Богу!", - и, скрестив на груди руки, решил не дать ей спастись. Но одно дело сказать о человеке: "Он должен умереть" - другое дело видеть, как он сражается со смертью. У него не хватило "святого" мужества присутствовать до конца при ее агонии, наблюдать, как она навсегда исчезает в волнах. Он бросился в море. - Мои банкиры в Париже и Кане входят в Компанию Святого причастия, - заметил Колен. - Я обещал им помогать миссионерам в тех новых краях, где я намеревался обосноваться. Но я никогда не думал, что это такое трудное дело. Меня заверили, что в районе Голдсборо нет никаких английских поселений. - Мы не являемся английским поселением, - сказала Анжелика. - Эта земля принадлежит моему мужу, так как он первым занял ее и заставил плодоносить. - Почему вы вышли за него, за этого правителя Голдсборо? Анжелика знала, как трудно будет ей ответить на этот вопрос. Это была слишком длинная история, к тому же все, что касалось ее, Анжелики де Сансе и Жоффрея, было для нее настолько свято, что она отвергала саму возможность выразить в словах то, что принадлежало им двоим, что было их общей мечтой, их изначальной драмой, их испытанием, их сражениями и их поражениями, их счастьем, наконец. Все, что неразрывно связывало их, их супружество, их жизненный челн, непрерывно подвергаемый штормам, челн, на котором уже столько лет они слиты друг с другом, слиты, несмотря ни на что, и никто никогда не сможет их разъединить. "Никто, никогда", - думала она, любуясь небом и ночными облаками с серебристой каемкой, вышитой лунным светом. И ее с новой силой пронзило неимоверное страдание, как будто полученный ею удар в лицо дошел наконец до сердца после долгих блужданий в бессознательной погоне за надеждой. Жоффрей! Это конец! Он ненавидит и презирает ее, он больше ей не верит. - Зачем вы вышли за него? - настаивал Колен. - Каким должен быть этот человек, чтобы такая женщина, как вы, захотела связать с ним свою жизнь и набраться мужества последовать за ним в эти забытые богом страны. - О, это неважно, - сказала она, вздохнув. - Он мой муж и он для меня все в этом мире, несмотря на все слабости, которые, случается, меня подводят. Последовало довольно долгое молчание. - Вы хорошо нащупали мое слабое место, - вымолвил наконец Колен Патюрель с горькой иронией. - Уважение к святой клятве!.. Вы нашли тот единственный довод, который был способен меня остановить. И У меня хватило сил не поддаться соблазну... Нельзя двенадцать лет проливать кровь во славу Господню и не привязаться к Богу надежнее всего на свете, сильнее, чем ко всему, что есть доброго на этой земле. Пусть он подаст мне знак "Стоп, Колен! Твой хозяин сказал свое слово". Он добавил вполголоса, с глубокой верой: - Я всегда узнаю его знак. Натура более сложная, чем Колен, и умудренная разносторонним опытом, Анжелика с меньшей легкостью Допускала возможность божественного вмешательства в логику - или нелогичность - поступков. |
