— Да нет, работает, я в нем поковырялся немного… Слышь, друг, сигаретку не отломишь?

— На! — сказал водитель не оборачиваясь и протянул ему пачку вместе с зажигалкой. — Завтра мы иде-о-ом… па-пам… тратить все твои-и…де-эньги!

— Скоро приедем, — пробормотал Слава и зевнул. — Скоро…

Наташа закрыла глаза, чувствуя, как он рассеянно гладит ее по волосам, и за всю дорогу больше не проронила ни слова.

* * *

— Теперь… что ты скажешь? — спросила Наташа охрипшим от долгого рассказа голосом.

Она прислонилась к застекленной балконной двери и смотрела на платаны, которые сегодня казались отчего-то потрепанными — стояли угрюмые, свесив в неподвижный утренний воздух желто-зеленые листья. Небо, неряшливо усыпанное клочьями облаков, еще хмуро серело, не торопясь окрашиваться в обычную яркую и чистую летнюю лазурь. Утро уже наступило, но ночь еще бродила где-то рядом, подбирая забытые тени и звезды.

В квартире не горела ни одна лампа, но света с улицы еще не хватало, чтобы разогнать полумрак, и все предметы казались бесцветными и угловатыми. Прочтя письма, Слава выключил торшер и теперь сидел на диване, откинувшись на спинку, ждал чего-то, но Наташа не знала, чего именно. Она не смотрела на него. Ей было страшно.

— Что ты теперь скажешь? — вопрос, споткнувшись о молчание, снова повис в воздухе. — Слава?!

— А что ты хочешь услышать? — хрипло отозвался Слава, и Наташа, вздрогнув, обернулась и посмотрела на него. — Да, все зависит от того, что ты хочешь услышать.

Он выпрямился, скрипнув диванными пружинами, прижал ладони к голове и несколько раз подергал ее, точно проверяя, хорошо ли она прикреплена к шее. Усмехнулся.

— Ты так спрашиваешь, точно от моего ответа зависит — окажется все это правдой или нет, — Слава провел ладонями по лицу, потер глаза. — Нет, Наташ, я не могу сказать, что я верю в это — согласись, все слишком фантастично, чтобы можно было поверить, когда на тебя вот так вот это обрушили. Но я и не могу сказать, что не верю. Надька, конечно, была большой фантазеркой, но вот ты этим качеством, насколько мне известно, никогда не отличалась. Так что… что-то среднее. Тебя устроит?

— Слава, если б я знала, чем все…

— Вот чего никогда не любил, так это оправданий, — перебил ее Слава резко и встал. — Чего теперь-то… когда все уже сделано. Все хороши были, Наташ, все. Ты знаешь, Надя ведь показывала мне те твои рисунки. Честно скажу, мне было не по себе. Такое странное ощущение, знаешь… холодное какое-то, липкое… бр-р! — он передернул плечами и закурил, и от маленького красного огонька сигареты в комнате вдруг стало как-то удивительно уютно. — И если ты говоришь, что те рисунки были пустяками… то не хотел бы я увидеть твои последние работы… особенно, портрет этого… Толя его зовут, да? Бедняга! Теперь-то понятно, чего ты в обморок хлопнулась — ведь ты, получается, человека убила. Вместе с Пашкой. Ты не виновата — я ни в коем случае тебя не обвиняю, но, согласись — это так. И если все это действительно правда… я уж и не знаю, что тебе посоветовать.

— Слава, мне нужна твоя помощь, — Наташа отвернулась и снова начала смотреть на улицу.

— Хорошо, — произнес сзади спокойный голос. — Но как я могу тут помочь? Я же не художник. Не колдун, в конце концов.

— Ты мне поможешь? — переспросила она дрожащим голосом, предвещающим скорое и совершенное расстройство чувств, сопровождающееся обильным плачем.