– Слушай, Гэс, – предложил Пальма, – хочешь, я дам тебе рекомендательные письма в Индию, а ты мне взамен пришлешь оттуда хорошо отделенную
голову бунтаря, а?
– Мне нужны рекомендательные письма, но мои успехи в боксе больше, чем твои, Ян, и если я тебя ударю, ты упадешь…
– Не сердись. Я проверял, до какой меры ты подонок. Подонком снова оказался я. Прости.
– Ты постоянно на всех наскакиваешь, – задумчиво сказал Петерис. – Не могу понять, чего ты хочешь?
– Сам не могу понять, чего я хочу. Только очень хорошо знаю, чего я не хочу.
Из дому вышел горбун, протрубил в свой серебряный горн и закричал:
– Все ко мне! Маргарет дает сеанс сексуального массажа! Все в дом, все в дом!
Выпускники университета, перешучиваясь, неторопливо двинулись к дому, а Пальма пошел к кибиткам цыган: они рассаживались на траве и доставали из
баулов завтрак – бутерброды с ветчиной. Старый цыган поднялся, когда к нему подошел Пальма, и сказал:
– Вы, верно, против того, чтобы мы здесь перекусили? Но мы недолго, у нас есть приглашение еще в один дом. Это ведь дом господина Пальма? Я не
ошибаюсь?
– Верно. Ешьте себе… Все пьяны, никому ни до кого нет дела. А Пальма к тому же добрый парень.
– Человек, говорящий о господине Пальма «парень», может быть либо еще более богатым, чем он, либо он должен быть его лакеем.
– Я – лакей, – хмыкнул Ян, – мы все тут его лакеи…
– Вы говорите неправду. Лакей никогда не признается в своей профессии.
На железнодорожной станции было пусто. Где то было включено радио. Диктор читал последние новости: «В Вене на улицах продолжается перестрелка
между коммунистами и национал социалистскими вооруженными отрядами. Есть жертвы среди мирного населения».
Пальма долго стучал в окошечко кассы, но никто не отвечал ему: кассир, видимо, спал.
На привокзальной площади остановился низкий «роллс ройс». Из машины вышла молодая женщина.
– Не сердись, – сказала она седому человеку, сидевшему за рулем. – Не надо на меня сердиться.
– Я не сержусь. Просто я бы очень советовал тебе остаться.
– Зачем? Для кого?
– Для меня, Мэри…
– Это жестоко: делать что нибудь наперекор себе – даже во имя ближнего. Ты мне сам потом этого не простишь. Неужели тебе приятно быть с
человеком, если ты знаешь, что он остается с тобой только из жалости?
– Если этот человек ты – мне все равно, Мэри.
– Карл, мужчина временами может быть слабым – это порой нравится женщинам, но он не имеет права быть жалким.
Мэри помахала рукой человеку, сидевшему за рулем громадной машины, и легко взбежала по ступенькам вокзала. Машина, резко взяв с места, словно
присев на задние колеса и напружинившись, сразу же набрала скорость.
Женщина остановилась за спиной Пальма, который по прежнему стучал костяшкой указательного пальца в окошко кассы. Наконец окошко открылось.
– Простите, я отлучился, чтобы сварить себе кофе, – сказал кассир, – все считают, что я сплю в эти утренние часы, а я не сплю, я только часто
отхожу за кофе.
– Лучше бы вы спали, – сказал Пальма.
– Мне тоже так кажется, – вздохнул кассир, – но мы расходимся во мнении с начальством. Куда вам билет?
– До Вены.
– Мы продаем билеты только до наших станций, тем более что в Вену сейчас трудно попасть из за тамошних беспорядков… Я могу продать билет только
до Риги.
– Я знаю. Это я так шучу…
Женщина, стоявшая за спиной Пальма, усмехнулась.
Он обернулся.
– Кто то должен смеяться над вашей шуткой, – пояснила она, – кассир, по моему, член общества по борьбе с юмором. |