|
Хочется мне говорить какие-то слова, встать, идти и петь песню да человека встретить бы и жадно обнять его! Вижу пред собой лучистое лицо Ионы, милые глаза Михайлы, строгую усмешку Кости: все знакомые, милые и новые люди ожили, сошлись в моей груди и расширяют её -- до боли хорошо! Так я, бывало, в заутреню на пасху бога, себя и людей любил. Сижу и, вздрагивая, думаю: "Господи, не ты ли это? Не ты ли это, красота красот, радость моя и счастие?" Кругом -- тьма, и в ней светлые лица верующих, тихо кругом, только моё сердце немолчно поёт. И глажу я землю руками, глупо похлопываю ладонями по ней, точно она конь мой и чувствует ласку. Не могу сидеть, встал и пошёл, сквозь ночь, вспоминая Костины слова, видя пред собою детскую строгость его глаз, -- пошёл и, опьянённый радостью, до поздней осени ходил по миру, собирая душой щедрые и новые даяния его. В Омске на вокзале переселенцев видел, хохлов; много земли покрыли они телом своим -- великая дружина трудовой силы! Ходил между ними, слушая их мягкую речь, спрашивал: -- Не боитесь так далеко забросить себя? Один из них, седой и согнутый работой, ответил: -- Лишь бы была под ногами земля, а на ней -- всё недалеко! Тесно на земле, человек, тому, кто своим трудом должен жить; тесно, эх! Раньше слова горя и печали пеплом ложились на сердце мне, а теперь, как острая искра, зажигают его, ибо всякое горе ныне -- мое горе и недостаток свободы народу утесняет меня. Нет людям места и времени духовно расти -- и это горько, это опасно опередившему их, ибо остается он один впереди, не видят люди его, не могут подкрепить силою своей, и, одинокий, бесполезно истлевает он в огне желаний своих. Говорю я хохлам, зная их ласковый язык: -- Века ходит народ по земле туда и сюда, ищет места, где бы мог свободно приложить силу свою для строения справедливой жизни; века ходите по земле вы, законные хозяева её, -- отчего? Кто не даёт места народу, царю земли, на троне его, кто развенчал народ, согнал его с престола и гонит из края в край, творца всех трудов, прекрасного садовника, возрастившего все красоты земли? Разгораются очи людей, светит из них пробудившаяся человеческая душа, и моё зрение тоже становится широко и чутко: видишь на лице человека вопрос и тотчас отвечаешь на него; видишь недоверие -- борешься с ним. Черпаешь силу из открытых перед тобою сердец и этой же силою объединяешь их в одно сердце. Если, говоря людям, заденешь словом своим общее всем, тайно и глубоко погружённое в душе каждого истинно человеческое, то из глаз людей истекает лучистая сила, насыщает тебя и возносит выше их. Но не думай, что это твоя воля подняла тебя: окрылён ты скрещением в душе твоей всех сил, извне обнявших тебя, крепок силою, кою люди воплотили в тебе на сей час; разойдутся они, разрушится их дух, и снова ты -- равен каждому. Так начал я скромный свой благовест, призывая людей к новой службе, во имя новой жизни, но ещё не зная бога нового моего. В Златоусте, в день какого-то праздника, на площади говорил, и опять полиция вмешалась, ловили меня, а народ -- снова скрыл. |
