|
Обогател я силой, как в сказке, и стала она мне с того часа неоценимо дорога. Первый раз сказала, что любит, первый раз тогда обнял я её и так поцеловал, что весь перестал быть, как это случалось со мной во время горячей молитвы. К покрову дом наш был готов -- пёстрый вышел, некоторые брёвна чёрные, обгорелые. Вскоре и свадьбу справили мы; тесть мой пьян нализался и всё время хохотал, как чёрт в удаче; тёща смотрела на нас, плакала, -- молчит, улыбается, а по щекам слёзы текут. Титов орёт: -- Эй, не плачь! Какой у нас зять, а? Праведник! И матерно ругается. Гости были важные, -- поп, конечно, становой, двое волостных старшин и ещё разные осетры, а под окнами сельский народ собрался, и в нём Мигун весёлый человек. Балалайка его тренькает. Я у окна сидел, тонкий голос Савёлкин доходит до меня, хоть и боится он громко шутить, а, слышу я, распевает: Напились бы вы скорее да полопались! А наелись бы вы досталь да и треснули! Насмешки его понравились мне тогда, хоть не до него было, -- жмётся ко мне Ольга и шепчет: -- Кончилось бы скорее всё это, еда и питьё! Тошно было ей глядеть на жадность людскую, да и мне противно. Как познали мы с нею друг друга, то оба заплакали, сидим на постели обнявшись, и плачем, и смеёмся от великой и не чаянной нами радости супружества. До утра не спали, целовались всё и разговаривали, как будем жить; чтобы видеть друг друга -- свечу зажгли. Говорила она мне, обнимая тёплыми руками: -- Будем жить так, чтобы все любили нас! Хорошо с тобой, Матвей! Оба мы были как пьяные от неизречённого счастья нашего, и сказал я ей: -- Пусть меня поразит господь, если ты, Ольга, когда-нибудь по вине моей другими слезами заплачешь! А она: -- Я, -- говорит, -- от тебя всё приму, буду тебе мать и сестра, одинокий ты мой! Зажили мы с ней, как в сладком бреду. Дело я делаю спустя рукава, ничего не вижу и видеть не хочу, тороплюсь всегда домой, к жене; по полю гуляем с нею, ходим в лес. Вспомнил старину -- птиц завёл, дом у нас светлый, весёлый, всюду на стенах клетки висят, птицы поют. Жена, тихая, полюбила их; приду, бывало, домой, она рассказывает, что синица делала, как щур пел. По вечерам я минею или пролог читал, а больше про детство своё рассказывал, про Лариона и Савёлку, как они богу песни пели, что говорили о нём, про безумного Власия, который в ту пору скончался уже, про всё говорил, что знал, -- оказалось, знал я много о людях, о птицах и о рыбах. Всей силы счастья моего словами не вычерпать, да и не умеет человек рассказать о радостях своих, не приучен тому, -- редки радости его, коротки во времени. Ходим в церковь с женой, встанем рядом в уголок и дружно молимся. Молитвы мои благодарные обращал я богу с похвалой ему, но и с гордостью такое было чувство у меня, словно одолел я силу божию, против воли его заставил бога наделить меня счастьем; уступил он мне, а я его и похваливаю: хорошо, мол, ты, господи, сделал, справедливо, как и следовало! Эх, язычество нищенское! Зиму прожил я незаметно, как один светлый день; объявила мне Ольга, что беременна она, -- новая радость у нас. |
