|
Рассказал мне и спрашивает: -- Что, не осмелишься? Спроси иначе, -- может, я и не пошёл бы в руки к нему, а от этих слов взорвало меня. -- Воровать не осмелюсь? -- говорю. -- Тут смелости не нужно, только подлость одна. Давайте, будем воровать! Усмехается он, мерзавец, спрашивает: -- А грех? -- А грехи мои -- я сам сочту. -- Ну и ладно! -- говорит. -- Теперь -- знай: что ни день, то к свадьбе ближе! Словно волка на козлёнка, ловил он меня, дурака, в капкан. И -- началось. В делах я был не глуп, а дерзость всегда большую имел. Начали мы с ним грабить народ, словно в шашки играем, -- он сделает ход, а я -- ещё злее. Оба молчим, только поглядываем друг на друга, он -- со смешком зелёным в глазах, я -- со злостью. Одолел меня этот человек, но, и проигравши ему всё, даже в поганом деле не мог я ему уступить. Лён принимая, стал обвешивать, штрафы за потраву утаивал, всячески копейки щипал с мужиков, но денег не считал и в руки не брал, -- всё Титову шло; конечно, легче мне от этого не было, и мужикам тоже. Словом сказать, был я в ту пору как бешеный, в груди холодно; бога вспомню -- как обожжёт меня. Не однажды всё-таки упрекал его: -- Почто, -- мол, -- не поддержишь силою твоею падение моё; почто возложил на меня испытание не по разуму мне, али не видишь, господи, погибает душа моя? Были часы, что и Ольга чужой становилась мне; гляжу на неё и враждебно думаю: "Тебя ради душой торгую, несчастная!" А после этих слов станет мне стыдно пред нею, стану я тих и ласков с девушкой, как только могу. Но -- поймите -- не от жалости к себе али к людям мучился я и зубами скрипел, а от великой той обиды, что не мог Титова одолеть и предал себя воле его. Вспомню, бывало, слова его о праведниках -- оледенею весь. А он, видимо, всё это понимал. Торжествует. Говорит: -- Ну, святоша, надо тебе о келейке думать, -- с нами жить тесно будет для тебя с женою, дети у вас пойдут! Святошей назвал. Я смолчал. И всё чаще стал он так называть меня, а дочь его всё милее, всё ласковее со мною -- понимала, как трудно мне. Выклянчил Титов кусок земли, -- управляющему Лосева покланялся, -- дали ему хорошее местечко за экономией; начал он строить избу для нас, а я -- всё нажимаю, жульничаю. Дело идёт быстро, домик строится, блестит на солнце, как золотая коробочка для Ольги. Вот уже под крышу подвели его, надо печь ставить, к осени и жить в нём можно бы. Только раз, под вечер, иду я из Якимовки, -- скот у мужиков описывал за долги, -- вышел из рощи к селу, гляжу -- а на солнечном закате горит мой дом, -- как свеча горит! Сначала я подумал, что это солнце шутит -- обняло его красными лучами и поднимает вверх, в небеса к себе, однако вижу -- народ суетится, слышу огонь свистит, дерево потрескивает. Вспыхнуло сердце у меня, вижу бога врагом себе, будь камень в руке у меня -- метнул бы его в небо. |
