|
Всюду железо, дрова, кирпич, дым, пар, вонь, и в этой ямине, полной всякой тяжкой всячины, мелькают люди, чёрные, как головни. "Спасибо, старичок! -- думаю. -- Направил ты меня хорошо!" Первый раз близко вижу завод, глохну с непривычки, и дышать тяжело. Хожу по улицам, ищу слесаря Петра Ягих. Кого ни спрошу -- огрызаются, точно утром все передрались между собой и ещё не успели успокоиться. Восклицаю про себя: "Богостроители!" Идёт встречу мужчина, подобный медведю, чумазый весь с ног до головы; блестит на солнце жирной грязью своей одежды; спрашиваю я, не знает ли он слесаря Петра Ягих. -- Чего? -- Пётр Ягих. -- На что? -- Нужно. -- Это я! -- Здравствуйте! -- Ну, здравствуй! А ещё что? -- Записка вам. Мужчина ростом выше меня, широкобородый, плечистый, тяжёлый, лицо -- в саже, маленькие, серые глазки едва видны из-под густых бровей, шапка на затылке, волосы гладко острижены. Похож и не похож на мужика. Читает, видимо, с трудом, лицо у него всё сморщилось, усы дрожат. И вдруг -- растаяло лицо, блеснули белые зубы, открылись добрые детские глаза, кожа на щеках лоснится. -- Ага, -- кричит, -- жив, божий петушок! Добро. Иди, малый, в конец улицы, свороти налево к лесу, под горой дом с зелёными ставнями, спроси учителя, зовут -- Михаила, мой племяш. Покажи ему записку; я скоро приду, айда! Говорит, как солдат на трубе сигнал играет, сказал, махнул рукой и пошёл прочь. "На первый раз, -- думаю я, -- и это забавно!" Дома встретил меня угловатый парень в ситцевой рубахе и фартуке, рукава засучены, руки -- белые и тонкие. Прочитав записку, спрашивает: -- Как здоров отец Иона? -- Слава богу. -- Не обещал ли к нам зайти? -- Не говорил. А разве его Ионой зовут? Парень подозрительно взглянул на меня, ещё раз прочитал записку. -- А как же? -- говорит. -- Он себя Иегудиилом назвал. Улыбается парень. -- Это -- прозвище, это я его так зову. "Ишь ты", -- думаю. Волосы у него прямые, длинные, как у дьякона, лицо бледное, глаза водянисто-голубые, и весь он какой-то нездешний, видно, не этого грязного куска земли. Ходит по комнате и меряет меня глазами, как сукно; мне это не нравится. -- Вы, -- говорит, -- давно знаете Иону? -- Четверо суток. -- Четверо суток? -- повторяет он. -- Это -- хорошо. -- Почему хорошо? -- спрашиваю. -- Так уж! -- говорит, пожимая плечами. |
