|
И вот -- углубился я в чтение; целыми днями читал. Трудно мне и досадно: книги со мной не спорят, они просто знать меня не хотят. Одна книга -- замучила: говорилось в ней о развитии мира и человеческой жизни, против библии было написано. Всё очень просто, понятно и необходимо, но нет мне места в этой простоте, встаёт вокруг меня ряд разных сил, а я среди них -- как мышь в западне. Читал я её раза два; читаю и молчу, желая сам найти в ней прореху, через которую мог бы я вылезти на свободу. Но не нахожу. Спрашиваю учителя моего: -- Как же так? Где же -- человек? -- Мне, -- говорит он, -- тоже кажется, что это неверно, а в чём ошибка объяснить не могу! Однако, как догадка о плане мира, это очень красиво! Нравилось мне, когда он отвечал "не знаю", "не могу сказать", и сильно приближало это меня к нему -- видна была тут его честность. Коли учитель разрешает себе сознаваться в незнании -- стало быть, он знает нечто! Много он знал неизвестного мне и обо всём рассказывал удивительно просто. Говорит, бывало, о том, как создались солнце, звёзды и земля -- и точно сам он видел огненную работу неведомой и мудрой руки! Бога не понимал я у него; но это меня не беспокоило: главной силой мира он называл некое вещество, а я мысленно ставил на место вещества бога -- и всё шло хорошо. -- Бог ещё не создан! -- говорил он, улыбаясь. Вопрос о боге был постоянною причиной споров Михайлы с дядей своим. Как только Михайла скажет "бог" -- дядя Пётр сердится. -- Начал! Ты в это не верь, Матвей! Это он от матери заразился! -- Погоди, дядя! Бог для Матвея -- коренной вопрос! -- Не ври, Мишка! Ты пошли его к чёрту, Матвей! Никаких богов! Это тёмный лес: религия, церковь и всё подобное; тёмный лес, и в нём разбойники наши! Обман! Михаила упорно твердит: -- Бог, о котором я говорю, был, когда люди единодушно творили его из вещества своей мысли, дабы осветить тьму бытия; но когда народ разбился на рабов и владык, на части и куски, когда он разорвал свою мысль и волю, бог погиб, бог -- разрушился! -- Слышишь, Матвей? -- кричит дядя Пётр радостно. -- Вечная память! А племянник смотрит прямо в лицо ему и, понижая голос, продолжает: -- Главное преступление владык жизни в том, что они разрушили творческую силу народа. Будет время -- вся воля народа вновь сольётся в одной точке; тогда в ней должна возникнуть необоримая и чудесная сила, и воскреснет бог! Он-то и есть тот, которого вы, Матвей, ищете! Дядя Пётр махает руками, как дровосек. -- Не верь ему, Матвей, врёт он! И, обращаясь к племяннику, громит его: -- Ты, Мишка, нахватался церковных мыслей, как огурцов с чужого огорода наворовал, и смущаешь людей! Коли говоришь, что рабочий народ вызван жизнь обновлять, -- обновляй, а не подбирай то, что попами до дыр заношено да и брошено! Интересно мне слушать этих людей, и удивляют они меня равенством уважения своего друг ко другу; спорят горячо, но не обижают себя ни злобой, ни руганью. |
