|
Обнажается ограбленная земля -- выщипано всё вокруг и обглодано, точно по лощине некий великан-озорник прыгал, вырывая полосы леса, нанося земле глубокие раны. В котловине развалился завод этот грязный, жирный, окутан дымом -- и сопит. Тянутся к нему со всех сторон тёмные люди, он их глотает одного за другим. "Богостроители! -- думаю. -- Настроили!" Дядя вышел за ворота, растрёпанный, чешется, зевает, скулы у него хрустят, улыбается мне. -- Ага, -- кричит, -- ты встал? Но тотчас же ласково спрашивает: -- Али не ложился? Ну, ничего, днём поспишь! Айда-ка, выпьем чаю! За чаем он говорит: -- И я, браток, ночей не спал, было время, и всех по рожам бить хотел! Я ещё до солдатчины был духом смущён, а там оглушили меня -- ударил ротный по уху -- не слышу на правое-то. Мне фершал один помог, дай ему... Хотел, видимо, помянуть имя божие, но остановился, подёргал себя за бороду, ухмыляется. Показалось мне в этом нечто ребячье, да и глаза его по-детски светят -- просто, доверчиво. -- Очень хороший человек! Углядел он меня -- что такое? Я говорю: "Разве же это человеческая жизнь?" -- "Верно, отвечает, -- всё надо переделать! Давай-ка, говорит, Пётр Васильев, я тебя буду политической экономии учить!" И -- начал. Сначала я не понимал ничего, а потом -- сразу уразумел всё это безобразие ежедневное и вечное. Так почти с ума сошёл от радости, -- ах вы, сволочь, кричу! Это ведь сразу открывается, наука- то: сначала слышишь одни только новые слова, потом придёт минута такая -- всё вдруг сложится и обратится в свет! И эта минута -- настоящее рождение человека -- удивительна! Лицо у него стало радостным, глаза мягко улыбаются, кивает стриженой головой и говорит: -- Это тебя ждёт! Приятно смотреть на него -- увеличивается в нём детское. И немножко завидно. -- Две трети жизни прожил я, как лошадь, -- обидно! Ну, ничего, нагоню сколько можно! Только не прыток я умом. Ум, как рука, тоже требует упражнения. А у меня руки умнее головы. Смотрю я на него и думаю: "Почему эти люди не боятся говорить обо всём?" -- Зато, -- продолжает он, -- у Мишки на двоих разума! Начётчик! Ты погоди -- он себя развернёт! Его заводский поп ересиархом назвал. Жаль, с богом у него путаница в голове! Это -- от матери. Сестра моя знаменитая была женщина по божественной части, из православия в раскол ушла, а из раскола её -- вышибли. Говоря, собирается он на работу, суётся из угла в угол, и всё вокруг его трещит, стулья падают, пол ходуном ходит. Смешно мне и мило видеть его таким. "Что это за люди?" -- думаю. -- Мне дня три можно у вас прожить? -- Валяй, -- говорит, -- хоть три месяца! Чудак! Мы -- не стесняемся, слава богу! Почесал голову и, ухмыляясь, объявил: -- Нет-нет, а всё бога вспомянешь! Привычка! Снова загудел завод, и дядя ушёл. |
