|
Ворочают крепкими руками малые рычаги, и всюду -- вокруг людей, над головами у них -- покорно и страшно двигаются челюсти и лапы огромных машин, пережёвывая железо... Трудно понять, чей ум, чья воля главенствуют здесь! Иной раз кажется, что человек взнуздал завод и правит им, как желает, а иногда видишь, что и люди и весь завод повинуются дьяволу, а он торжественно и пакостно хохочет, видя бессмыслицу тяжкой возни, руководимой жадностью. Говорят рабочие друг другу: -- Пора на работу вставать, эй! Но люди на ней стоят или она их гнетёт и давит -- не понимаю! Тяжела работа и властна, но остёр и ловок человеческий разум! Порою в этом адском шуме и возне машин вдруг победительно и беззаботно вспыхнет весёлая песня, -- улыбаюсь я в душе, вспоминая Иванушку- дурачка на ките по дороге в небеса за чудесной жар-птицей. Народ на заводе -- по недугу мне: всё этакие резкие люди, смелые, и хотя матерщинники, похабники и часто пьяницы, но свободный, бесстрашный народ. Не похож он на странников и холопов земли, которые обижали меня своей робостью, растерянной душой, безнадёжной печалью, мелкой жуликоватостью в делах с богом и промеж себя. Эти люди в мыслях дерзкие, и хотя озлоблены каторжным трудом ссорятся, даже дерутся друг с другом, -- но ежели начальство нарушает справедливость, все они встают против его, почти как один. А те парни, которые к Михайле ходят, всегда впереди, говорят громче всех и совершенно ничего не боятся. Раньше, когда я о народе не думал, то и людей не замечал, а теперь смотрю на них и всё хочу разнообразие открыть, чтобы каждый предо мной отдельно стоял. И добиваюсь этого и -- нет: речи разные, и у каждого своё лицо, но вера у всех одна и намерение едино, -- не торопясь, но дружно и усердно строят они нечто. Каждый из них среди людей -- светел и приятен, как поляна в густом лесу для заплутавшегося; каждый тянет к себе рабочих, которые посмышлёнее, и все Михайловы ребята в одном плане держатся, образуя на заводе некий духовный круг и костёр светло горящих мыслей. Сначала -- неласково приняли меня, покрикивают, посмеиваются: -- Эй ты, рыжая муха! Священный клоп! Дармоед! Захребетник! Иной раз и толкнёт кто-нибудь, но этого я терпеть не мог и в таких случаях кулака не жалел. Но хотя людям сила и нравится, а кулаком ни уважения, ни внимания к себе не выколотишь, и быть бы мне сильно битому, если б в одну из моих ссор не вмешался Михайлов дружок Гаврила Костин, молодой литейщик, весьма красивый парень и очень заметный на заводе. Лезло на меня человек шесть и не добром они грозили бокам моим, но он встал рядом со мной и говорит: -- Зачем же, товарищи, дразнить человека? Разве он не такой же рабочий, как и все мы? Несправедливо действуете, товарищи, и против себя! Наша сила -- в тесной дружбе... Сказал он немного, но как-то особенно хорошо и просто, точно детям говорил: все дружки Михайлы каждым случаем пользовались, чтобы посеять его мысли. Смутил Костин противников моих, да и меня за сердце задел, -- начал я тоже речь говорить: -- Я, -- мол, -- не потому в монахи пошёл, что сытно есть хотел, а потому, что душа голодна! Жил и вижу: везде работа вечная и голод ежедневный, жульничество и разбой, горе и слёзы, зверство и всякая тьма души. |
