|
.. Сказал он немного, но как-то особенно хорошо и просто, точно детям говорил: все дружки Михайлы каждым случаем пользовались, чтобы посеять его мысли. Смутил Костин противников моих, да и меня за сердце задел, -- начал я тоже речь говорить: -- Я, -- мол, -- не потому в монахи пошёл, что сытно есть хотел, а потому, что душа голодна! Жил и вижу: везде работа вечная и голод ежедневный, жульничество и разбой, горе и слёзы, зверство и всякая тьма души. Кем же всё это установлено, где наш справедливый и мудрый бог, видит ли он изначальную, бесконечную муку людей своих? Собралось довольно много народа, слушают серьёзно; кончил я -- молчат. Потом старый модельщик Крюков говорит Костину: -- Монах-то, пожалуй, глубже видит, чем ты с товарищами! Он -- с корня берёт; видал? Мне приятно слышать такие слова, а Крюков хлопнул меня по плечу и сказал: -- Ты, брат, говори, -- это хорошо! А волосищи-то всё-таки срежь хоть на аршин: грязно с этакой копной, да и людям смешно. Кто-то, весёлый, кричит: -- И в драке неловко, гляди! Шутят -- значит, злоба погасла. Где смех, там человек; скотина не смеётся. Костин в сторону отвёл меня. -- Ты, -- говорит, -- Матвей, с такими словами осторожно, за них в острог сажают, случается! Удивился я. -- Чего? -- В острог... Знаешь? -- Смеётся. -- За что? -- Да вот -- за осуждение! -- Шутишь? -- Спроси, -- говорит, -- Михайлу, а мне надо на работу вставать. Ушёл. Остался я очень удивлён его словами, не верится мне, но вечером Михайла всё подтвердил. Целый вечер рассказывал он мне о жестоких гонениях людей; оказалось, что за такие речи, как я говорил, и смертью казнили, и тысячи народа костьми легли в Сибири, в каторге, но Иродово избиение не прекращается, и верующие тайно растут. Тогда в душе моей всё возвысилось и осветилось иначе, все речи Михайловы и товарищей его приняли иной смысл. Прежде всего -- если человек за веру свою готов потерять свободу и жизнь, значит -- он верует искренно и подобен первомученикам за Христов закон. Все слова Михайловы соприкоснулись друг другу, расцвели и приобщились душе моей в тот час. Не хочу сказать, что сразу принял я их и тогда же понял до глубины, но впервые тем вечером почувствовал я их родственную близость моей душе, и показалась мне тогда вся земля Вифлеемом, детской кровью насыщенной. Понятно стало горячее желание богородицы, коя, видя ад, просила Михаила архангела: -- Архангеле! Допусти меня помучиться в огне! Пусть и я разделю великие муки эти! Только здесь не грешных, а праведников видел я: желают они разрушить ад на земле, чего ради и готовы спокойно приять все муки. -- Может быть, -- говорю я Михаиле, -- потому и нет теперь святых отшельников, что не от мира, а в мир пошёл человек? -- Истинная вера, -- отвечает он, -- необходимо является источником деяния! -- Приобщите, -- прошу, -- и меня к этому делу! Горит во мне всё. |
