|
Сел я на землю, а сам говорю: -- Тогда -- надо мне идти! Но страх мой держит меня. -- Бежит кто-то сюда! -- тихо шепчет Иван. Смотрю под гору -- вверх по ней тени густо ползут, небо облачно, месяц на ущербе то появится, то исчезнет в облаках, вся земля вокруг движется, и от этого бесшумного движения ещё более тошно и боязно мне. Слежу, как льются по земле потоки теней, покрывая заросли и душу мою чёрными покровами. Мелькает в кустах чья-то голова, прыгая между ветвей, как мяч. Иван тихонько посвистывает и говорит: -- Это -- Костя! Знаю Костю, -- мальчик лет пятнадцати, голубоглазый и беловолосый, слабосильный. Два года тому назад кончил в школе учиться. Михайла готовит его в помощники себе, тоже в учителя. И понимаю, что нарочно думаю об этом: хочу посторонними мыслями свой стыд и страх заглушить. Выскочил Костя, запыхался, голос рвётся. -- Приехали! Тебя спрашивают, монах! На... Дядя Пётр велел мне проводить тебя в Лобановский скит, идём! Встал я, говорю Ивану: -- Прощай, брат, кланяйся всем; скажи, чтобы простили меня! А Костя толкает и строго командует: -- Ты -- иди! Кому кланяться? Всех, наверно, заберут, как курят на базар! Пошли. Костя впереди идёт, тихонько рассказывая, что он видел там, внизу; я шагаю за ним, и со всех сторон меня дёргает за полы, за рукава, словно спрашивает кто-то: "Куда? Запутал людей, а сам уходишь?" Рассуждаю вслух, как бы сам с собой: -- Значит -- это за меня люди попали... Мальчик отвечает: -- Не за тебя, а за правду! Ты разве правда? Ишь, какой хват! Забавны его слова, и сам он мал, но чем-то задевает меня. Хочется мне оправдать себя пред ним, и начал было я выкладывать мысли мои, как нищий кусочки из сумы. -- Да, -- мол, -- видно, что великая неправда живёт во мне... А он ворчит, возражая на каждое слово моё, как совесть: -- Ну уж и великая! Всё бы тебе больше других! "Это -- чужие слова", -- думаю я. -- Недаром, -- говорит, -- Костин тебя колокольней назвал; не такой, которая в своё время к обедне зовёт, а которая звонит сама себе, оттого, что криво строена и колокола на ней плохо привязаны... Помолчал и вдруг объявляет: -- Не люблю я тебя, монах! -- За что? -- Не знаю... Не русский, что ли, ты? Нехороший... В другое время я рассердился бы на него, а тут -- молчу. И как-то обессилел вдруг, устал до смерти. Ночь вокруг и лес. Между деревьев густо налилась сырая тьма и застыла, и не видно, что -- дерево, что -- ночь. Блеснёт сверху лунный луч, переломится во плоти тьмы -- и исчезнет. |
