– Найдем, если поискать, – подмигнул я фрицу. У меня здесь была и своя тумбочка. А вы как думали? Фридрих когда привел меня в эту казарму как своего напарника, то предоставил мне и кровать, и тумбочку. Вот я и хранил здесь и форму, и некоторые запасы, что удалось раздобыть здесь, в Кенигсберге.

Спустя пять минут мы уже разливали по стаканам коньяк, и я выслушивал переживания Фридриха. Завтра, оказывается, нам предстоит путь назад, в Ровно. Почему Вайзен пьет, если предстоит ехать? Ответил он просто:

– Так мне обратно-то одному ехать… Господин гауляйтер, как ты понимаешь, больше со мной не поедет. Никто меня не поймает, что я сел за руль после пьянки.

– Это да, – кивнул я, изображая грусть.

– Ты знаешь, – вдруг склонился ко мне немец и зашептал буквально в ухо: – Туда ему и дорога! – Вот от этой фразы охренел я, несмотря на коньяк.

– Ч-ч-чего? – выпучил глаза я.

– Адам, ты ведь мне друг? – блин, да фриц сейчас мне что-то тайное расскажет…

– Ну, Фриди… – развел руками уже я.

– Плохой он был человек, очень плохой. Говорят, я слышал от охраны, даже женщин и детей убивал!

– Что, сам, что ли? – продолжал я демонстрировать удивление.

– Может, и не сам, но разве есть разница? Это уже не война получается, а какая-то средневековая бойня.

– В любом случае он был гауляйтером, а мы – простые солдаты…

– Адам, а если тебе прикажут расстрелять или сжечь ребенка, или женщину, ты что, выполнишь приказ? – охренел, видимо, от моего тона Фридрих.

– Фриди, не нужно, избавь меня от таких вопросов. Я не смогу на него ответить просто.

– Извини, я тоже, если честно, не знаю ответа. Тут вроде и приказ, но это же убийство! Одно дело, партизан каких гонять, или еще каких бандитов, но дети… Адам, я не понимаю, почему нужно убивать их?

– Слышал, что вермахт освобождает территории для немцев и другие народы здесь лишние…

– Я против такого, ты знаешь… – Блин, меня этот фриц-оппозиционер своими речами назад в гестапо приведет.

– Фриди, этот разговор для другого места.

– Хорошо, Адам, я тебя понимаю.

– Скажи лучше, как мы завтра такие поедем?

– А я что? – вдруг усмехнулся фриц. – У меня есть напарник, вот он пусть и ведет мою колымагу.

Мы ржали после этих слов минут десять. После, выкурив по очередной сигарете, завалились спать.

Утро было недобрым. Во-первых, мы были с жуткого похмелья, а во-вторых, нас разбудили прибывшие из оцепления солдаты. Это были те самые эсэсовцы, с которыми мы приехали сюда, в Кенигсберг. Они участвовали в оцеплении и только что освободились.

– Фридрих, ты все пьешь? – рявкнул один из них, раньше я думал, что он вообще немой, слова от него никогда не слыхал.

– Нет, Матиас, мне сегодня за руль, – ответил Вайзен, но я заметил, как ему не хочется разговаривать с этим эсэсовцем.

– Хорошо, что нас оставляют тут, хоть останемся живы, ехать с тобой – все равно что под пули иванов лезть.

– А ты знаешь, что такое пули русских? – съязвил мой «друг».

– Чего ты хочешь этим сказать, пьянь? – Ого, да тут сейчас драка начнется.

– Господа, прекратите ругаться, сейчас не время и не место, – попытался встрять я, но мое сильное заикание эсэсовцев только подзадорило.

– Ты бы лучше молчал, заика, – буркнул вредный эсэсовец.