|
И только теперь, увидев отчаянно-веселые, прежние его глаза, Алла Кирилловна ощутила, какими несносными, лишенными интереса были последние месяцы, которые способны были — продлись они еще немного — зачеркнуть долгие годы. Оказывается, Григорий был необходим ей, необходимо было чувствовать его душевную зависимость от нее, Аллы Кирилловны Синцовой. Это создавало особую атмосферу, особый воздух, которым дышалось легко и опасливо, и было в этой пьянящей опасливости что-то от чувства дрессировщика: потому и волнует покорность большого опасного зверя, что он опасен. Григорий был для Аллы Кирилловны таинственным зеркалом, всегда по-новому, но всегда пристрастно отражавшим ее. И зеркало это было как озерная гладь под высоким обрывом: отразиться в нем можно было только с некоторым риском сорваться с кручи и утонуть, — это и было самым приятным. Хотя, возможно, риска и не было: ведь она никогда не страдала приступами внезапного головокружения; нет, она решительно не могла потерять равновесия, она просто допускала такую возможность чисто теоретически, и это допущение придавало жизни пикантный привкус новизны. Да, никакой опасности не существовало, — где-то в глубине души Алла Кирилловна это понимала — слишком надежны были у нее тылы, но все же, все же так упоительно еще и еще раз испытывать себя.
Не всякой женщине дается незаслуженное счастье много лет постоянно ощущать поклонение себе (ну, хоть неравнодушие-то — наверняка!). Только в двух случаях мужчина небезразличен женщине: когда поклоняется ей или когда подчиняет ее себе, — равнодушных женщины не замечают. Они мгновенно чувствуют равнодушие, даже если оно умело сокрыто тренированной галантностью, рискованным и оригинальным остроумием. В мгновение ока определяют женщины равнодушных по пустоте глаз и перестают их замечать. И только сейчас, когда Григорий посмотрел на нее прежними своими глазами, Алла Кирилловна призналась себе, что последние месяцы во взгляде его была пустота, именно та — пустота равнодушия. Прихватив сумочку и проверив, выключены ли приборы, Алла Кирилловна из опустевшей лаборатории прибежала в вестибюль, надела в гардеробе свое расклешенное светлое пальто, повязала платочек, с большей, чем обычно, заинтересованностью разглядывая себя в зеркале. Игорь Владимирович уже сидел в машине, видимо, у него было хорошее настроение, потому что он лишь заметил с шутливой укоризной: — Примадонна заставляет себя ждать, — и завел двигатель. — Да знаешь, в последний момент прибежал Гриша, — ответила Алла Кирилловна и через левое боковое стекло, глядя мимо лица мужа, увидела самого Григория. Он стоял невдалеке, разговаривал с Жоресом и какими-то девушками, судя по всему, художницами. Аллу Кирилловну вдруг поразило выражение веселой и спокойной победительности на его лице. Она видела, как шевелятся его по-мальчишески пухлые губы, как чуть наклоненное вперед лицо в неуловимой подвижности придает неслышным словам какие-то оттенки, видела короткий, но свободный жест руки с развернутой крупной ладонью… Лицо вроде бы знакомого, но на самом деле совсем неизвестного ей мужчины. — Ну, так что там Гриша? Как у них дело-то идет? — спокойно спросил Игорь Владимирович и тронул машину с места. Группа, в которой стоял Григорий, медленно поплыла назад вместе со стеклянными дверями проходной и тонкими елочками, посаженными вдоль фасада института. Очертания лиц быстро расплылись в сизом вечернем воздухе, оставив в душе томящее, чуть досадное чувство неудовлетворенного любопытства. — Да ничего, по-моему, — медленно сказала Алла Кирилловна и, уже подавив томящую досаду, добавила оживленно: — Даже очень ничего. Синичкин модели в одну пятую закончил, вот сегодня показывали мне. — Ну да?! — Подъездная дорога впереди была свободна, и Игорь Владимирович даже повернулся и посмотрел на нее. |
