Свою деятельность умаляете и мою отчасти.
— Мне все равно!
— Но разве вас не воодушевляет, когда в конце года, составляя отчет по «Святому Себастьяну», мы можем доложить, как, например, в прошлом году, что двести больных выздоровели? Разве вы не чувствуете при этом, что у вас теплеет на сердце? Признайтесь откровенно!
— Нет!
— Ну, а я чувствую.
— А вот вы-то как раз меньше, чем кто-либо другой, должны это чувствовать.
— Я-аа? — Удивленный, пораженный и обиженный господин Тоот даже заикнулся.
— Вы, вы, господин Тоот, — гаркнул доктор, одним махом осушив целый бокал пунша.
— Как вас понимать? — глухо спросил Михай Тоот.
— Ну-с, я человек грубый, и раз мы так далеко зашли, ладно, скажу вам правду. Насколько я вас знаю, господин Тоот, пелена с глаз у вас спадет, и вы увидите в ярком свете свой так называемый современный гуманизм, которым вы так гордитесь.
— Неужто? — произнес Михай Тоот и с сомнением покачал головой.
— Дело в действительности обстоит так: в «Себастьяне» мы вылечиваем в год примерно двести больных, но, являясь одновременно и вашим заводским врачом, господин Тоот, я веду также частную статистику того, сколько людей болеет и калечится ежегодно на ваших заводах. Даже не считая губительных последствий алкоголя, который производит ваш винокуренный завод, в год набегает примерно душ триста, — правда, в нынешнем было больше. Ну-с, итак…
— Ах, что вы, право, — перебил господин Холич, неодобрительно качая серой круглой головой.
— Ну-с, итак, — неумолимо продолжал доктор, — если бы вы, господин Тоот, однажды остановили производство на своих заводах и закрыли «Святой Себастьян», человек пятьдесят в год все же осталось бы лишку. Вот вам современный гуманизм владельцев труб, ха-ха-ха!
Михай Тоот покраснел как рак, допил виски и отправился в свою комнату, при санатории. Когда утром он встал, доктор завершал уже обход больных.
— Когда освободитесь, доктор, пришлите мне те данные.
— Какие данные? — удивился Пазмар.
— О которых вы говорили вчера вечером.
— Вчера вечером? А о чем мы говорили вчера вечером?.. Ах да, помню! (Он рассмеялся, будто вспомнив о хорошей шутке.) Я действительно составил эти данные. Он принес бумаги из своего кабинета и передал Тооту.
— Статистика — хорошая наука, — заметил он, — ею все можно доказать.
Михай Тоот пожал ему руку и уехал домой в Рекеттеш. Он вернулся лишь на третий день и отдал господину Пазмару его записи.
— Вы были правы, — просто сказал он. — С сегодняшнего дня я закрываю мои заводы.
— Да не может быть! — Доктор был ошеломлен.
— Может. Вы убедили меня в том, что подобный гуманизм самообман, обман бога, обман народа. Одной рукой давать, другой забирать и при этом еще уважение людское прикарманивать — низость. Либо заводы надо закрыть, либо санаторий, Я рассчитал, что богатства у меня хватит, поэтому ликвидирую заводы.
— А моя заводская практика и жалованье?
— Также прекращаются с нынешнего дня. Впрочем, жалованье вы будете получать еще год в благодарность за то, что вы меня просветили.
Доктор Пазмар взглянул на него — не шутит ли — и принялся всеми святыми клясться, что позавчера болтал спьяну однако Михай Тоот отнесся к делу серьезно, и с того дня в Рекеттешском поместье перестали дымить высокие стройные красавицы трубы, которые так любил господин Йожеф Холич.
Вот каким человеком был Михай Тоот. |