Коперецкий побледнел, волосы его стали дыбом, губы задергались, и он суетливо заметался по комнате, уронив один из маленьких столиков.

— Да вы с ума сошли, милейший Тоот! Да вы знаете, что вы делаете?

— То, что надлежит делать честному отцу.

— Вы не боитесь, что мой шурин прострелит вам живот?

— Я ничего не боюсь.

— Но ваша жена сказала, что вы были рады, узнав о намерениях Ности.

— Тогда да, но теперь я решил по-иному.

— Подумайте, ведь ваша дочь любит Ности, вы сделаете несчастной это милое создание.

— Я обо всем подумал.

— Но, по крайней мере, скажите причину!

— Я не намерен говорить о причине.

Подобное упрямство привело Коперецкого в ярость, он не мог больше сдерживаться, ринулся к звонку и так дернул его, что зеленый шнурок с кисточкой оборвался. С глазами, налитыми кровью, он швырнул звонок на пол к ногам господина Тоота.

— Берегитесь, Тоот, берегитесь! — визгливо закричал он. — Мой шурин не оставит дела так, он потребует от вас объяснения. Михай Тоот грустно покачал головой.

— Он наверняка так не поступит. Поклонившись, он вышел, в дверях столкнувшись с мчавшимся навстречу Бубеником.

— Что прикажете, ва…

Но начатая фраза так и застряла у Бубеника в горле, ибо Коперецкий могучей дланью закатил ему такую оплеуху, что удар, несомненно, был услышан в передней удалявшимся Тоотом.

Бубеник шипел и охал, пока барон, метавшийся взад и вперед, ревел, как сорвавшийся с цепи бык, а потом, немного успокоясь, рявкнул на Бубеника:

— Не ори, скотина? Не видишь, это только проформа, тебе вместо Тоота попало. Я собой не владел, Бубеник. Я должен был кому-нибудь закатить оплеуху.

ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ ГЛАВА Что делает паук, когда рвут его сеть

Катастрофа была велика. К счастью, некоторое время ее можно было скрывать. У Коперецкого разлилась желчь, денег-то больше всего у него уплыло, и врачи теперь посылали его не в Часарфюрде, а в Карлсбад, лечиться от желтухи. Он уехал вечерним поездом на другой же день в сопровождении Малинки, прежде чем Фери вернулся домой.

— Я убил бы его, если б сейчас довелось встретиться. Лучше уеду от греха.

— Ну, полно, полно, зачем ты нападаешь на бедного мальчика, лучше бы пожалел его, — увещевала мужа Вильма. — У него большое горе, ведь он любит девушку.

— Я тоже люблю мои деньги. У меня тоже большое горе. Вернувшись в Бонтовар, первый визит Фери нанес Вильме.

Дом был полон родственников. Это все были господа старого закала, не то что нынешние. Они не оставляли хладнокровно на погибель тех, кто споткнулся, если были они из их клана. Грянет беда — все на помощь сбегались, черта, достойная уважения, потому-то они и властвовали в комитате из поколения в поколение. Ибо всякая власть берет начало из какого-нибудь благородного источника. Фери вошел весело, сразу сообщив, что купил для Мари яхту.

— На черта она теперь, — сорвалось у резкого Яноша Левицкого.

— Яхта?

— И яхта, и Мари твоя.

И, слово за слово, ему рассказали, что произошло. Бедный Фери был просто убит. Он принял все так близко к сердцу, что поначалу опасались самоубийства. Вильма не отпускала его от себя, держала в своих апартаментах. Ружье и пистолет она заботливо заперла, а ключи носила с собой.

Вся семья лишилась покоя. Ведь такого рода событие могло поколебать тот престиж, которым они живут, который питает их спесь. Сначала мужчины судили, рядили, разумеется, на свой лад, как это делают джентри. Кошмар! Чтобы подобная история могла произойти с одним из Ности! Они рвали и метали, обсуждая вопрос, разбирая все по косточкам.