— Прошу вас, вернитесь, на окне вы простудитесь. Там верная смерть!

— Отойдите от кровати, подойдите к печке, тогда я вернусь. И поклянитесь, что не приблизитесь к постели, поклянитесь могилой своей матери, быть может, хоть ее вы любили.

— Любил и клянусь ее могилой, что во всем буду вам повиноваться!

— Вот как? Ну, хорошо. (Теперь Мари почти нравилось положение.) Прежде всего закройте глаза и отвернитесь.

— Если я отвернусь, зачем мне закрывать глаза, а если закрою глаза, зачем отворачиваться?

— Не рассуждайте!

Ности пошел к печке и, чтобы подтвердить свое пребывание там, поднял кочергу, поковырял ею в горячих углях под пеплом. Мари тем временем шмыгнула обратно в постель.

— Ну, теперь говорите, как вы сюда попали и что вам угодна?

— Меня привела сюда любовь, неугасимая, презирающая все преграды, все сметающая горячая любовь.

— Скажите пожалуйста! — протяжно, насмешливо перебила Мари. — О, бедняжка!

— Поставьте себя на мое место. Я полюбил девушку, совсем простую девушку, вас, Мари, когда еще думал, что девушка эта горничная. Она была моей жизнью, я искал ее повсюду, мечтал о ней, и вот судьба свела нас; выяснилось, что мой идеал. — девушка очень богатая, вы, Мари. Я сразу почувствовал, что меня постигло несчастье. Я хотел устраниться но вы ободрили меня, и, в конце концов, вы же знаете, счастье мое заколосилось, но появился ваш отец и заявил моему зятю, что все кончено. Представьте себе мое горе! Одна разбитая любовь может убить человека, но сразу две разбитых любви сводят его уже не в могилу, а гораздо дальше, в ад. Как часто в муке я обращался к богу: господи, господи, зачем ты это сделал? Оставил бы мне хоть Клари. Я б удовольствовался тем, что искал ее, думал о ней, знал, что где-то она существует. Зачем же ты сделал мир для меня совсем пустым?

Мелодичный, вкрадчивый голос поколебал решимость Мари, она ничего не ответила, только вздохнула: она бы тоже не возражала, если бы где-то существовал охотник…

— Так что же мне было делать? — горько продолжал Фери, усевшись на корзину для дров. — Я ждал, быть может, вы подадите мне знак, малюсенький знак, и я буду бороться, как борются другие люди за свою любовь, за ее торжество. Но вы сделали вид, будто между нами никогда ничего не было. Вероятно, вы относитесь к тем цветам, которые каждый день нужно ставить в свежую воду, чтобы они могли жить. Вы никогда меня не любили. Мари беспокойно пошевелилась в подушках.

— Неправда!

— Сосулька не могла быть холоднее, чем вы со мной сегодня.

Мари не заметила, что обстоятельства переменились и из нападающей стороны она превратилась в обороняющуюся.

— Не думайте обо мне плохо. Я жестока не к вам, а к самой себе. Я приказала сердцу: «Не дрогни!», приказала глазам: «Не выдайте!», и вот вам кажется, что они мне повинуются, но я-то знаю, что это не совсем так. Я должна отвыкнуть от надежды, мой отец сказал, что вы непорядочный человек и не можете стать моим мужем.

— Отец рассказал вам, в чем я грешен?

— Да, кое-что сказал, хотя я подозреваю, что не все, но этого вполне достаточно.

— Значит, вы тоже меня осудили, Мари? — вырвалось у Ности, и голос его был глух, точно доносился из-под земли. — Я понимаю, когда так поступает ваш отец, но чтобы у влюбленной девушки первый же порыв ветра с корнем вырвал любовь… Грустно и горько! Ведь я же никого не убил! Каюсь, я на самом деле виноват, но сколько юношей, которые потом становятся достойными людьми, были замешаны в подобных делах. Положение, стесненные обстоятельства, голод, наконец, вынуждают к этому.

— То есть как голод? — удивилась Мари.