— То есть как голод? — удивилась Мари.

— Да, часто и голод. Признаюсь вам, я на самом деле совершил это, но дело никогда не предавали огласке, нет никаких доказательств, и, наконец, я же уплатил!

— Что вы говорите? Уплатили?

— Разумеется!

— А потом?

— Порвал.

— Да о чем вы говорите?

— О векселе.

— Не понимаю.

— Но вы же знаете, я подписался именем своего полковника, потому что мне были нужны деньги, из-за этого мне пришлось покинуть полк, и из-за этого теперь вы оставили меня.

— Нет, я об этом ничего не слышала, — запротестовала Мари.

— Но ведь это единственная ошибка моей молодости.

— Если бы только одна, — пренебрежительно сказала Мари.

— Говорю вам, что это так.

— Да полно, подите вы! Даже в такой тяжелый момент вы меня хотите одурачить. Какое мне дело, что вы там нацарапали, чего не нацарапали, здесь речь идет совсем о другом, милостивый государь…

— Но о чем же?

— Я думала, мы говорим о моей двоюродной сестре, Розалии Велкович.

— А-а, если бы только это! — вздохнул Ности.

— Как! Вы считаете мелочью вскружить девушке голову, обещать жениться и в то же время клясться в безумной, как вы изволили недавно выразиться, горячей любви другой девушке, в другом месте. Ности засмеялся.

— Какая там любовь, это все было несерьезно! Должен признаться, я волочился за ней, как случается с каждым молодым человеком, но очень недолго.

— Отец не так рассказывал.

— Ваш отец человек благородной души, он предпочел расцветить мой грех, если, конечно, его можно назвать грехом, чтобы не говорить вам о моем преступлении. Он считал, хватит и этого, чтобы вы пришли в ужас.

— Скорее от этого, чем от другого. Значит, вы утверждаете, что это неправда? Что вы не любите Розалию?

— Нет.

— А она… но о чем я говорю? Она на самом деле вам не нравилась?

— Я этого не утверждаю, мне нравились многие девушки, по полюбил я лишь одну, вас, Мари. Когда на горе Шомьо мы готовились к кадрили, я видел Розу Велкович, она разговаривала с вами, если б она мне так сильно нравилась, я мог подойти, она же была рядом, но я потому и ушел, что мне даже встречаться с нею не хотелось.

Это была правда. Роза действительно находилась тогда на горе. И аргумент этот со звоном упал на чашу весов, качнувшихся в пользу Фери.

Ничего не ответив, Мари погрузилась в раздумье. Ей представлялось, будто Ности сбросил тяжелый камень с ее сердца, оно смягчилось, — эх, не оно же (сердце) было твердым, а камень, что лежал на нем! Значит, он видел Розу на горе, но не заговорил с ней. Вместе с камнем зашевелился и мох, которым он оброс (совесть Мари). Что, если бедного Фери осудили строго? Конечно, некрасиво было (со стороны Мари) так быстро подчиниться воле отца. «А может, я на самом деле бессердечное существо?» — бранила она себя, и в ней проснулись вдруг героические, бунтарские чувства.

А между тем в комнате стало светлее — да, да, нет сомнений, уже занималась заря, с соседнего двора прозвучал резкий петушиный крик, через опущенные жалюзи в комнату проникли светло-серые полосы, возвращая мебели и мелким предметам истинные их очертания.

— Ну, хорошо, — ответила Мари очень не скоро, — но я все еще не узнала, как вы сюда попали и зачем? Вы утверждаете, что у вас честные намерения… Так чего ж вы хотите?

— Скажу кратко. Я хочу вас скомпрометировать.

— Но ведь это подло! — вырвалось у Мари, и в голосе ее металлом зазвенели возмущение и гнев.