Решительными, упрямыми шагами он приблизился к постели. Заметив вдруг протянувшийся по стене шнур от звонка, он вынул нож и перерезал его. Ности стоял у кровати, его охватывал дурманящий аромат женского тела, голова кружилась, каждая его клеточка дрожала от желания, он чувствовал, что не владеет собой, что ему не остается ничего другого, как схватить очаровательное, полное таинственной прелести создание, сжать в объятиях, поцелуями прогнать ее сон и гнев.

Но что скажут чистые небесные глаза, сейчас скрытые шелковой бахромой ресниц? Что они скажут, когда раскроются? Ох, эти глаза!

И Ности не схватил Мари в объятия, как хотел, а опустился на колени на ковер рядом с постелью и нежно коснулся покоящейся на подушке маленькой ручки.

— Мари! — тихо позвал он.

Услышав звук его голоса, она в полусне взглянула на Ности, левый уголок ее рта приподнялся, словно в улыбке, затем она снова спокойно закрыла глаза, уверенная, что видит Ности во сне. И сон был ей приятен.

— Я здесь. Это я, — повторил Ности громче и взял ее за руку.

Словно испуганная птичка, взмахнувшая крыльями от постороннего прикосновения, Мари отстраняюще вскинула руки и с душераздирающим криком спряталась под одеялом до подбородка.

Первое ее движение было жестом ужаса, второе — целомудрия. Фери заговорил покаянным тоном:

— Простите, о, простите, что я пришел сюда. Не сердитесь, милая Мари! Я не хочу ничего плохого. Я пришел лишь для того, чтобы вы меня выслушали и признали мою правоту.

Она не ответила ни слова. Губы ее шевелились, было видно, что она хочет, но не может заговорить, будто онемела. Тонкие ноздри ее дрожали, на лбу от ужаса выступили капельки пота. Наконец она разразилась громким плачем. А Ности все повторял, чтобы она не сердилась, не боялась, что он не хочет ничего дурного.

Слезы — истинное оружие слабого пола: при виде их Фери ослабел, а Мари почувствовала силу.

— Ступайте отсюда прочь! — неожиданно резко воскликнула она, бело-розовой рукой проведя по глазам, чтобы стереть слезы. — Если вы сейчас же не удалитесь, я подниму на ноги всю больницу! И рука ее потянулась к шнуру.

— Бесполезно! — ответил Фери. — Шнур я перерезал.

— Бесчестный! — презрительно процедила девушка. — Я вас не боюсь! Меня воспитали в Америке. Со мной не так-то легко сладить! Ее смелый тон удручающе подействовал на Фери.

— О, Мари, не будьте такой жестокой! — взмолился он. — Не судите меня столь сурово. Я хоть и виновен, но не бесчестен. Методы и средства, к которым я прибегнул, возможно, и небезупречны, но цель…

В этот момент пламя свечи в последний раз вспыхнуло и с шипением погасло, в комнате наступил мрак.

Воспользовавшись этим, Мари под одеялом проворно, как ящерица, прошмыгнула к ногам постели, неожиданно перескочила через спинку кровати и одним прыжком очутилась на подоконнике.

Ности услышал шелест нижних юбок, затем что-то белое метнулось в темноте, но что произошло, он понял, лишь когда она пригрозила:

— Если вы не уйдете, уйду я. Я выпрыгну из окна! — И она принялась крутить шпингалет. Ности испуганно повернулся к ней.

— Мари, Мари, ради бога, остановитесь! Вернитесь в постель и выслушайте! Если вы и после этого прогоните меня Христом-богом клянусь, я уйду.

— Хорошо, говорите! — проговорила она, сидя на подоконнике и покачивая ножками. Она теперь ни капельки не боялась, сознавая, что преимущества на ее стороне.

— Прошу вас, вернитесь, на окне вы простудитесь. Там верная смерть!

— Отойдите от кровати, подойдите к печке, тогда я вернусь.