История эта оказалась поистине золотым дном для клеветников и болтунов, напрягавших умы в поисках причин и следствий, расцеплявших и вновь соединявших все и вся. Смарагды, топазы и густые опалы сплетен искрились во всех темных углах. Наудивлявшись вволю тому, что знали, все принялись ломать головы над тем, что не было известно. А это, пожалуй, еще интереснее.

— Она ведь очень богата, почему он на ней не женился?

— А может, ему не отдали ее.

— Вот это и непостижимо! Почему не отдали-то?

— А может, сам Ности не хотел ее в жены брать? — рассуждали другие. — Ведь он по доброй воле из уезда перевелся.

— Э-э, не нужна была б ему девушка, не стал бы он устраивать скандал в Мезерне!

— Гм. И это верно.

Возникали тысячи и тысячи вопросов. Как он попал в комнату Мари? С ума можно сойти! Значит, девушка его сама впустила? А может, у него другой ключ имелся? Но если это так, стало быть, все было подготовлено заранее. А если подготовлено заранее, то порча моста тоже подстроена и болезнь госпожи Хомлоди лишь предлог, чтобы удалить доктора из Мезерне. Более того, в таком случае ясно, что госпожа Хомлоди знала о готовящемся посягательстве так же, как и Малинка. Ну, а что знал Малинка, было известно и губернаторше. Это утверждала госпожа Чашка, добавив: «Что знает один, не тайна и для другой, но вот что мне о них известно, никто еще до сих пор не знает».

Стоп, опять новая перспектива! Если было известно семье, стало быть, все затевалось не ради мимолетного любовного свидания, это исключено, не пошли бы они на такое гнусное дело, тут за кулисами событий, где-то в самой глубине, ужасные причины кроются, а следовательно, надо копать, копать, все перекопать, пока причины эти не будут извлечены из глубины шахты. А пока они прилежно клевали поступавшие извне мелкие сведения и сообщения о том, например, что Ференц Ности в злополучное утро направился, нигде не останавливаясь, прямо в свой уезд, как спасающийся бегством преступник, только десять минут пробыл в Бонтоваре, где завтракал в «Синем шаре» и беседовал с редактором Клементи (этот пострел везде поспел); что Михай Тоот в тот же день вернулся домой с дальней дороги и с тех пор, как узнал от Игали о случившемся, ни с кем не разговаривает, никого не желает видеть, заперся в своем кабинете и не отходит от токарного станка, крутит-вертит все сутки напролет колесо, еду ему через дверь на маленьком столике подают, а ест он, будто канарейка либо и того меньше. Столько повсюду шептались и шушукались, что газета Клементи не могла промолчать и опубликовала описание всего события под заголовком «Хитроумно состряпанное любовное приключение», в коем с благородной сдержанностью участники были обозначены лишь инициалами, а начинался сей опус тактичной перифразой: «Как сообщают нам из Мезерне, г-н Ф. Н., сын одного из наших любимых и уважаемых депутатов парламента, также занимавший в комитате значительный пост, некоторое время настойчиво ухаживал за красавицей М. Т., дочерью почетного гражданина и крупного землевладельца, неутомимым усердием нажившего в Америке большое состояние…» — и так далее.

Пространную публикацию сделало знаменательной не изложение фактов — факты всем были известны, — шумиху вызвала скорее приправа, которой они были сдобрены. Была в ней также скрытая тенденция, в большей или меньшей степени лившая воду на мельницу Ности (не удивительно, если выяснится, что он сам продиктовал статью). Под бойким пером газетчика выходило, будто семейство Т. давно заметило нежные отношения, завязавшиеся между молодыми людьми, и даже поощряло их в уверенности, что они приведут к розовым цепям Гименея, а посему достойный сожаления случай относится к тем щелчкам по носу, которые получают иногда от Немезиды люди, пораженные самой безотрадной болезнью нынешнего времени — стремлением вскарабкаться наверх, ибо (теперь блестящее и справедливое перо било не только налево, но и направо) надменный молодой джентри с распущенными, растраченными по ресторанам моральными устоями думал лишь о том, как бы сорвать розу.