— Право, не слушайте его, дорогой сосед, садитесь-ка с нами. Что вам принести, сигары или чубук? Право, не слушайте его.

— Благодарю, мне бы лучше сигару.

— Знаете, это очень мило с вашей стороны навестить меня в кои-то веки навестить.

— Я приехал по делу, ваше сиятельство.

— О, неужели? — спросил граф с выжидательным любопытством. — Быть может, вы хотите побеседовать с глазу на глаз?

— Я никогда ничего не скрывал, таким был всю жизнь, таким и остался.

•— Прекрасная привычка, — похвалил Топшич. — Если бы все люди были видны насквозь… все люди.

— Полно, оставь, — затрещал Подвольский. — На что ж тогда судебные следователи да сыщики?

— Не беспокойтесь, дорогой сосед, не беспокойтесь…

— Я ведь вот зачем приехал, ваше сиятельство, — начал Михай Тоот, откидывая со лба седеющие волосы. — Хочу предложить вам, как моему ближайшему соседу, купить рекеттешское имение. Отдам очень дешево. Тут уж и Палойтаи не смог промолчать.

— Что? Уж не хочешь ли ты на самом деле продать имение?

— Хочу, — решительно и твердо ответил Михай Тоот.

— А почему?

— Хочу отсюда переселиться. Думаю, нет необходимости подробно объяснять причины.

Топшич кивнул головой, мол, нет необходимости. Затем кивнул еще раз, ибо привык, высказав свое мнение, повторить его.

— Гм, — произнес он после небольшой паузы, во время которой Палойтаи нервно прохаживался взад и вперед. — Несомненно, случай пренеприятный. Я сожалею, как говорится, я потрясен… У меня тоже есть дочери, воспитываешь их и не знаешь, для какого негодяя воспитываешь… для какого негодяя. Словом, если у вас есть надобность в верном друге, искреннем советчике, я к вашим услугам, hie sum  (он схватил и горячо потряс руку Тоота), но если речь идет о покупке, то увольте. Помочь не могу по двум причинам: во-первых, у меня нет денег, во-вторых, душа не лежит способствовать вашему переселению из уезда, для которого вы истинный отец и благодетель. Деньги я бы, возможно, где-нибудь достал, но душу не могу взять в долг у еврея… душу не могу взять в долг.

— А души-то и нет у них, — заметил Палойтаи. Михай Тоот не мог скрыть своего разочарования и неудовольствия.

— А я-то надеялся, — пробормотал он в замешательстве.

— Но-но, на это не надо надеяться. Нужно выспаться хорошенько, а не принимать поспешные решения. Есть вещи, которые яснее видны с некоторого расстояния. Откажитесь от подобных планов. Что произошло, то произошло, случались дела и посерьезнее. Надо привести их в порядок, и точка. А не впадать в отчаяние. Нужно все делать по-умному и спасти, что возможно, а при случае и то, что невозможно. Не сочтите меня нескромным — мы ведь in camera charitatis — и позвольте спросить, что вы предприняли по этому делу?

— Я? Ничего.

— Как? Ничего? Слышишь, Палойтаи, он ничего до сих пор не предпринял. Что ты на это скажешь, Подвольский? Черт возьми, нехорошо… Ты слышал, Палойтаи?

— А что я мог предпринять? — пожав плечами, с бесстрастным лицом спросил Михай Тоот.

— Надо заставить этого молокососа ответить за содеянное, — сердито сказал Палойтаи.

— Ответить? — с невеселой улыбкой произнес Тоот. — Я уж думал об этом. Но пришел к выводу, что, если застрелю его, меня посадят в тюрьму, и снова моей семье неприятности, а если он меня застрелит, опять-таки неприятности и горе в моей семье.

Подвольский, раскачиваясь на стуле, все подмигивал другому графу, словно говоря: «Поистине филистерские рассуждения», — а вслух доброжелательно, с повадкой снисходительного героя, заметил:

— А-а, не надо бояться оружия, черт побери.