— Разумеется, разумеется, но все-таки, знаешь… Лени, принесите кружку пива. — И тут же снова обратился к Кожехубе: — Ведь верно, знатный был удар? А что до вчерашнего дела, я подумаю, тут можно будет кое-что предпринять. («Теперь ты уже попал ко мне в капкан», — подумал Кожехуба.)

И на самом деле, подпоручик явился к нему под вечер очень кроткий, без всякого чванства и высокомерия.

— Пришел все-таки? — равнодушно спросил его Кожехуба.

— Нелегкая меня принесла, давай сюда бумажку, подпишу, — глухо проговорил Ности. — Кого ты хочешь? Кожехуба принес чернила, перо и чистый бланк векселя.

— Ну, допустим, полковника вашего, рыцаря Адальберта Штрома, — предложил Кожехуба.

— Иди ты к черту со своим рыцарем, — крикнул Ности, — у него такой прекрасный, каллиграфический почерк, что, хоть убей, его не подделаешь!

— Тем лучше, — рассмеялся Кожехуба, — по крайней мере, не понадобится эксперт по почеркам. Ности вздрогнул.

— Что ты сказал? — хрипло спросил он, потемнев лицом,

— Ничего. А что я сказал? Это же пустая формальность. Отточенное гусиное перо скрипнуло разок и побежало по бумаге… Ох, и работенка же была! (Ну, да ничего, другой раз не будет такой трудной.)

Ности вздохнул, вытер вспотевший чуб и с такой силой швырнул перо, словно то была увесистая балка.

— Вот! — прохрипел он. — Погляди, все ли в порядке, потом запечатаем.

Кожехуба глянул вполглаза и увидел, что все прошло отлично. Над фамилией Ности кривились спотыкающиеся неуверенные буквы «Адальберт фон Штром».

Итак, готово дело! Кожехуба сунул руку в сейф и отсчитал тысячу форинтов. Теперь пускай мчится Ности в Раец покорять девушку.

Стоит ли говорить о том, что разумеется само собой: наш подпоручик развернулся вовсю. Он попросил отпуск, поехал в Раец и там принялся так волочиться за красавицей Розикой Велкович, что все только дивились. Надо отдать ему должное, деньги он умел тратить шикарно, такого кавалера не видывали здесь, пожалуй, и при красавицах Турзо, которые во времена оно приезжали сюда на воды. Погруженным в прошлое мечтателям доселе мерещатся в ельниках следы их крохотных ножек. Деньги летели, но летело и время. Вдруг лето подошло к концу. Велковичи, забрав свои баулы и сундуки, отправились домой. Кончился отпуск и у подпоручика. Все прошло! Отцвели летние цветы, и листья начали желтеть, кругом все увядало, одна только любовь цвела пышным цветом в двух юных сердцах. Подпоручик понял, что пора действовать по-гусарски, и попросил у старого Велковича руку его дочери. Велкович не отказал (боясь женщин), а ответил только: «Утро вечера мудреней, нам нужно получше познакомиться». Оттяжка сейчас была для Ности хуже отказа, ибо неумолимо, неотвратимо приближался срок уплаты по векселю. Что по сравнению с этим даже смерть! Конечно, от нее не уйдешь, но она ведь и на месте потопчется, и остановится, кружным путем пойдет, назад повернет, отступит, как кошка, когда ловит мышь, да и бог ее знает когда еще прибудет. И день подарит, и неделю или того больше, — а срок уплаты по векселю — всего лишь хладная цяфра и уступать не может. Стало быть, десятого октября — и не на день позже. А ночи и дни — это попросту белые и черные квадраты, по которым размеренно и сурово шагает к намеченной жертве страшное десятое октября.

Покуда срок еще далек, сотни планов и столько же друзей стараются смягчить, рассеять заботу, утереть испарину со вспотевшего лба, но по мере того как шахматное поле съеживается разбегаются добрые друзья, меркнут лучезарные планы и остается только самое последнее, самое горестное: написать обо всем домой «старику».