Коперецкий так и остался за столиком Ности. Старый барин встретил его более чем любезно, а Вильма оказалась прекрасной собеседницей, она вела разговор тепло и умело, так что Коперецкому вполне могло почудиться, будто они уже десять лет были знакомы. Крохотные серые глазки барона вскоре загорелись и засияли, как у кота. Дальше — больше, он вошел в раж, заказал даже шампанское, велев принести к нему простые стаканы. В здешних краях это считалось самым шиком — плебсу не следует знать, что пьют господа.

Впрочем, как ни старался Коперецкий соблюсти великосветский тон, он все равно оставался типичным провинциальным кавалером с мальчишескими подчас замашками. Он тут же взялся показывать фокусы, для начала «проглотил» перчатки Вильмы, потом стал вылавливать у нее из волос и оборок кружевного воротничка новенькие золотые монеты. Старик Ности громко смеялся, Вильме, разумеется, эти глупые шутки не нравились, но она и виду не подала.

Когда фокусы иссякли, Коперецкий подозвал к столу лотерейщика и предложил Вильме вытянуть из его мешочка три билета. Вильма вытащила, но числа, значившиеся на билетиках, превысили цифру сто — словом, она проиграла. Стал тянуть сам Коперецкий и тоже не выиграл. Разозлился, начал браниться, сказал лотерейщику, что он обманщик, вытряхнул из мешочка все билеты, чтобы подсчитать, правда ли их девяносто. Вел он себя крайне вульгарно и неприятно, но пришлось выдержать и это с самой любезной миной. Что поделаешь, провинциальный городок, и люди здесь провинциальные, — к тому же Вильма поняла по поведению отца, что Коперецкий здесь в почете.

Впрочем, Коперецкий вовсе не был глуп, и внешняя простоватость не мешала ему строить хитроумные планы. Фокус с золотыми монетами, которые он вылавливал из пушистых волос Вильмы, сладко щекотавших его, оказался опасной игрой. А шаловливая фея, что живет в шампанском, все поощряла: «Смелей, смелей!»

— Милая Вильма, знаете, что я вам скажу, — и моей руке и вашей не везет, пока они порознь, но есть у меня одна примета: попробуем-ка тянуть вместе — я один, а вы два билетика.

Он встряхнул мешочек и протянул его Вильме. Вильма засунула в него тонкую руку, и Коперецкий тотчас запустил свою лапищу, но у него достало ума не искать свернутые в трубочку билетики, а жадно схватить белоснежную ручку, сладострастно пожать ее, похотливо моргая при этом, словно он рылся в теплом гнездышке. Барон почувствовал, как пульсирует кровь в руке у девушки, и жаркий огонь промчался у него по жилам. Вильма вспыхнула, лицо у нее стало как алая роза. Даже дурак догадался бы, что творится в мешке, но бдительный отец… ему ведь и не положено замечать то, чего не видно глазом!

— Право же, Коперецкий! — строптиво воскликнула Вильма и выхватила руку из мешка. — Вы с ума сошли!

— Пожалуй, и впрямь сошел с ума. Мне надо было вытянуть маленький билетик, а я намеренно потянулся за большим. Вы сердитесь?

— Конечно, сержусь, — ответила Вильма и отвернула от него свое прекрасное мечтательное лицо.

Коперецкий пришел в полное отчаяние. Он уронил голову на руки, на: глазах у него появились слезы.

— Ну, Дваи, не дури, что за ребячество! — сказал старик Ности. — Вильма, зачем ты так? Ведь это все шутки. Недоставало только, чтобы обратили на вас внимание. Уж и без того со всех столов смотрят сюда. Сейчас же дай руку Коперецкому. Вильма повиновалась, и это так воодушевило барона, что он превесело воскликнул:

— Оля-ля! Ну, лотерейщик, пришел твой конец. Играю на всю корзинку.

Это было потрясающее событие для «Большого осла», можно сказать эпохальное. Только раз в десять лет случается, что какой-нибудь набоб или расточительный наследник играет на всю корзину. За столиками воцарилась мертвая тишина.