|
Вот и я передаю тебе половину капитала, и если одна часть не будет приумножаться, то со второй дело может еще пойти на лад. И тогда не так-то просто разориться! Не думай, что я передаю тебе половину капитала потому, что от обилия денег у меня закружилась голова и я не знаю, что о с ними делать. Нет, я вовсе не считаю, что их слишком много, напротив, думаю, что мало, и поэтому отдаю половину. Бес приобретательства пришел ко мне вместе с удачей. Он и пришпоривает меня все время. Так-то оно, дружок Мишка, не деньгами делюсь я с тобой, а, по сути дела, дополняю свой ум и свое счастье твоим. Потому что будущее я представляю себе так: мы оба владеем капиталом в сто тысяч форинтов и каждый самостоятельно берется за серьезное дело, какое ему по душе, и идет за своей путеводной звездой. Тогда эти сто тысяч форинтов родят, быть может, новую сотню тысяч. Если нам обоим повезет, ты вернешь мне деньги, и дело с концом. А ежели я разорюсь, приду к тебе и скажу: «Теперь ты мне помоги». Не исключено, что сперва ты израсходуешь порох и тогда в один прекрасный день постучишься ко мне, принесешь пустую суму, чтобы я ее наполнил.
— Все это прекрасно в теории, только ты не посчитался с третьей возможностью. — С какой же? — Если обе сумы опустеют. Велкович весело пожал плечами. — Стану я думать об этом! А впрочем, тогда мы вернемся к исходной точке. У нас останутся прекрасные воспоминания. — У тебя, может, и останутся, а у меня еще ляжет пудовый камень на душу, что я своими экспериментами промотал половину твоего состояния. И этот камень задавит меня. Ты видишь, что я не могу принять твоего предложения: оно невыгодно мне, ибо ставит меня в неравное положение! — Тары-бары! Что за смешные рассуждения! Либо ты сию минуту возьмешь эти деньги, либо я тут же, на твоих глазах, сожгу их. И это так же верно, как то, что меня зовут Дёрдём Велковичем. А ну, подвинь ко мне серные свечки. (Так назывались тогда серные спички, изобретенные как раз в том году.) И Дёрдь так решительно потянулся за ними, — а был он человек увлекающийся, легкомысленный и склонный к быстрым решениям, — что можно было серьезно опасаться: вот возьмет и выполнит свою угрозу. Умный и трезвый Мишка понял, что сопротивляться дальше нет смысла. Более того, он понял и то, что должен согласиться с намерениями Дюри в его же собственных интересах. У Дюри, несомненно, была склонность к властолюбию и вместе с тем какая-то восточная мечтательность в натуре. Словно тростник, гнулся он по ветру. Кроме того, Дюри был красивый малый и с легкостью мог попасть в руки кокеток-женщин. Да и кто знает, как еще испортится у него характер от этого наследства! Он может и мигом все по ветру пустить. А в таком случае отлично, если уцелеют хоть те деньги, что он отдал другу. Так плелись мысли в голове у Мишки. Хорошо, он возьмет эти деньги, но не будет считать их своими — словно кто-то положил их к нему в депозит. И притронется к ним он лишь в том случае, если твердо будет знать, что от этого их станет больше. Но сейчас нет нужды обо всем рассказывать Дюри. Пускай думает, что отдал их совсем. Так оно будет лучше, по крайней мере, Дюри будет бережливее тратить свою долю, считая, что других денег у него нет. Более того, чем дольше раздумывал об этом Мишка, тем больше прояснялось все в его глазах, пока не изменилось совершенно. «Какой я был дурак, — воскликнул он про себя, — что не хотел принять предложение Дюри! Если б даже это не пришло ему в голову, я сам любыми правдами и неправдами обязан был надоумить его разделить деньги, чтобы каждый распоряжался ими самостоятельно. Началось бы соперничество, мол, кто кого, а для закалки легкомысленного характера Дюри такая пружина абсолютно необходима». Поэтому Мишка отбросил и мысль о том, чтобы положить деньги в депозит, напротив, он решил пользоваться ими, вложить в прибыльное предприятие, и относиться к ним, как к займу, который когда-нибудь придет время вернуть с щедрыми процентами. |
