Дворец возвышался над прочими постройками, стоя в отдалении от них, в самом центре города. В отличие от большинства прочих зданий, туда было невозможно попасть по крытым коридорам. Его четыре башни, светящиеся глубоким золотистым светом, даже сейчас парили где-то над головами, хотя Мелиадус и его гости сидели в орнитоптере, вознесшись высоко над остальными домами.
Карнизы сплошь покрывали барельефы, отображающие все темные дела, столь любимые Империей. На углах парапетов стояли гигантские вычурные статуи, которые, как казалось, запросто могут рухнуть во двор, оставшийся далеко-далеко внизу. Дворец был выкрашен во все мыслимые цвета, и все эти цвета перемешались так, что в глазах начинало рябить за считаные секунды.
– Дворец Времени, – говорил Мелиадус, указывая на превосходно отделанное строение, бывшее заодно и гигантскими часами, а затем: – Мой личный дворец. – Угрюмое черное здание с серебристым фасадом. – Река, которую вы видите, разумеется, река Тейм.
На реке не было видно воды из-за плотного движения. По кроваво-красным волнам скользили бронзовые баржи и корабли из эбенового и тикового дерева, украшенные драгоценными металлами и полудрагоценными камнями, с огромными парусами, которые покрывали вышитые или напечатанные узоры.
– Поодаль слева, – продолжал барон Мелиадус, глубоко уязвленный необходимостью проводить эту глупейшую экскурсию, – наша Висячая Башня. Как вы видите, она кажется свисающей с неба, словно на земле у нее вовсе нет основания. Она появилась в результате эксперимента одного нашего мага, которому удалось поднять башню на несколько футов, однако не выше. После чего выяснилось, что он не в состоянии опустить ее обратно на землю – вот так она с тех пор и висит.
Он показал им набережные, где стояли огромные блестящие военные корабли Гранбретани, выгружавшие награбленное добро; квартал Сорванных Масок, где обитали городские подонки; купол громадного театра, где когда-то ставили пьесы Тоцера; Храм Волка, штаб-квартиру его ордена с монструозной и гротескной каменной волчьей головой, водруженной на конек крыши, а также прочие многочисленные храмы, украшенные такими же гротескными звериными головами из камня, весившими десятки тонн.
На протяжении скучного дня, когда они летали над городом, останавливаясь лишь для того, чтобы заправить орнитоптер и сменить пилотов, раздражение Мелиадуса с каждым часом нарастало. Он показал все чудеса, которыми был напичкан этот древний и недружелюбный город, пытаясь понять, как велел король-император, что произведет на гостей Темной Империи самое сильное впечатление.
Когда наступил вечер и заходящее солнце населило город уродливыми тенями, барон Мелиадус с облегчением выдохнул и велел пилоту сажать орнитоптер на площадку на крыше дворца.
Они спустились под бешеное колыханье металлических крыльев, под клацанье и жужжанье, и оба эмиссара выбрались из машины на негнущихся ногах – сами лишь подобие настоящей жизни.
Они шагнули под навес над входом во дворец и принялись спускаться по винтовой лестнице, пока наконец не оказались снова в коридорах, полных неровного света, где их встретил почетный эскорт – шесть высокопоставленных членов ордена Богомола, в масках, отражавших яркие краски стен, – и проводил в отведенные им покои, где они могли отдохнуть и перекусить.
Покинув их перед дверью в апартаменты, барон Мелиадус поклонился и поспешил прочь, пообещав, что завтра они непременно обсудят научные вопросы и сравнят достижения Коммуназии с открытиями Гранбретани.
Стремительно шагая по вызывающим галлюцинации коридорам, он едва не сбил с ног родственницу короля-императора, Флану, графиню Кэнберийскую.
– Мой господин!
Он притормозил, дал ей дорогу, остановился.
– Моя госпожа, приношу свои извинения.
– А ты торопишься, мой господин!
– Так и есть, Флана. |