Меня тошнило от самой себя. Лидия ужасно страдала, а тут такое. Это было отвратительно. И конечно, я до смерти боялась, что Отто узнает. И до сих пор боюсь.
— Он ничего не знает?
— Да. У него в голове одна Эльза. Это его первые настоящие отношения с женщиной за долгие годы, а может, и вообще в жизни. Со мной ему никогда не было особенно хорошо. Эти двое — дар богов для нас обоих.
Мне были отвратительны ее слова.
— Но, Изабель… если честно, я ужасно возмущен. Это же… чисто физические отношения…
— Ах, Эдмунд, Эдмунд, Эдмунд, — устало произнесла она.
И встала, медленно, тяжело, как тучная старая женщина. Я тоже поднялся.
— Но что ты будешь делать дальше? — спросил я ее.
— Не знаю. Просто плыть по течению. Мы оба под каблуком у этих подменышей.
— Хочешь сказать, ты… восстановишь отношения с этим парнем… после Флоры?..
Я вспомнил, что говорил Отто о мечтательной отёнской Еве, корне всего зла. Изабель, похоже, просто не осознавала, что делает.
— Вероятно, ты меня не понял, Эдмунд, — сказала Изабель. — Я влюблена. Согласна, это своего рода безумие, но, по крайней мере, хорошо знакомое. Или ты об этом ничего не знаешь? Со стрелой в боку далеко не уйдешь, но не бежать — боль еще худшая.
— Ты бредишь, — сказал я. — Отто легко обо всем проведает и…
— Я в курсе. Я чувствую себя кораблем, который неуклонно идет на айсберг. Но я не могу иначе. Разве ты не видишь, что я in extremis? Одного только не знаю: кого Отто убьет, когда обо всем проведает, — меня, Дэвида или обоих.
Она выглядела такой бледной и маленькой, ее руки безвольно свисали вдоль тела, как будто она уже была пригвождена к стене. Внезапно я ощутил жалость и страх за нее. У нее был вид жертвы.
— Чем я могу помочь, Изабель?
— Только одним. Забери Флору.
Я отвернулся. Воспоминание о моей схватке с Флорой вернулось с фотографической четкостью. Защитить Флору было единственной разумной вещью, которую я мог совершить, и я методично все портил, а теперь и окончательно сделал это невозможным.
— Да, забери ее, Эдмунд. Ты ей нравишься, и она тебе доверяет. Увези ее к себе домой. Семестр еще не начался, и она просто не должна здесь оставаться. Иначе гнева не избежать. Если она останется, мы все сойдем с ума.
Я слушал ее мольбы, но думал совсем о другом. Левкин, конечно, расскажет Изабель, что видел, как я схватил Флору. Меня переполняли смущение и злая боль.
— А сама ты не можешь помочь Флоре, Изабель?
— Не глупи. Она его тоже любит. Флора никогда не простит меня, до самой своей смерти. Дэвид рассказал мне, что она от него забеременела. Он вернулся ко мне, вернулся с таким доверием, таким простодушием. Разве она сможет простить нам, что мы говорили об этом вдвоем, обсуждали ее? Или ты не знаешь, какие гордячки юные девушки? К тому же в первый раз, в самый первый раз. Ах, бедное, бедное дитя…
На глазах Изабель выступили слезы, крупные медленные слезы, какие бывают лишь у тех, кто оплакивает себя самого, плача о другом.
— Согласен, Флоре лучше уехать из дома. И тогда ты…
— И тогда я смогу продолжать в том же духе? Что ж, это будет уже не твое дело, Эдмунд. Оставь нас с Отто на нашей карусели. Помнишь, что я сказала о шкафе святой Терезы в аду? Ты, наверное, решил, что я преувеличиваю…
— Дорогая, я постараюсь помочь. Сделаю, что смогу. Прости, что я такой осел.
— Все в порядке, Эдмунд. А теперь уходи. Пожалуйста, позаботься о Флоре. Да, Эдмунд…
— Что?
— Ничего, если я тебя поцелую? Извини за мой напор в прошлый раз. |