Половцы шли спокойно - в их обозе мычали коровы, блеяли овцы, ржали кони, кучами были свалены шкуры и прочее добро, а за повозками брели связанные русские пленники. Даже если князь Изяслав сейчас отпустит их, на обратном пути можно ещё кое-чего прихватить. Поход хан Сартуз считал удачным и мог собой гордиться.

    Совсем иные чувства владели русскими полками. Настоящего боя не было, а они откатывались прочь, как побитые псы. И так - вплоть до Игорева брода, названного ещё в честь Игоря Старого, сына Рюрика. Сюда свернули из-за половцев - почти никто из степняков не умел плавать и они опасались реки. Даже сейчас, уверенные в своей силе, переходили реку осторожно, стараясь даже не замочить полы халатов. Только скотину и полон загоняли в воду без опаски.

    Русские дружины медлили, ожидая, пока перейдут союзники. И здесь их нагнал гонец из Чернигова.

    Когда молодого боярича подвели к Изяславу Давидичу и тот услышал, какую весть ему принесли, не поверил своим ушам. Оказывается, Святослав Ольжич узнав о слабости противника, на радостях отпустил союзников по домам. Более того, уехал даже Святослав Всеволодович со своими полками, а сам Ольжич, провожая сыновца и пируя в поле, застудил грудь и сейчас хворает.

    - Услышал Господь мои молитвы, - истово перекрестился Изяслав Давидич на эти слова и победно взглянул на Ивана. - А ты не верил! Всегда надобно верить! Эй! Поворачиваем! Идём на Чернигов!

    Черниговские посады были не в пример богаче, чем те сёла и деревушки, мимо которых проходили прежде, да и урусский хан был уверен, что город защищать некому, поэтому большинство половцев сразу занялись любимым делом - стали жечь и разрушать. На сей раз от них не отставали и русские - как бы то ни было, посады надобно было разрушить, чтобы ослабить осаждённых. Серо-чёрные дымы застлали небо над Черниговом. В городе забухали колокола, поднимая народ. Ворота затворились, дабы даже случайно не пустить в город врага.

    Но затворились они и для Святослава Ольжича, который накануне выехал из города. Он собирался в свой загородный терем, взяв с собой семью - княгиню с малыми детьми, девятилетним Игорем и пятилетним Всеволодом. Оказавшись отрезан от городских стен, князь спешно послал вдогон ушедшим союзникам гонцов, первым среди которых был его старший сын Олег.

    Вернувшиеся с полдороги галичане и дорогобужцы свалились на половцев, как снег на голову. Только что не было - и вдруг…

    - Ништо! - отмахнулся Изяслав Давидич. - Господь за нас! Мы их разобьём! Иван! Бери полки и скачи вперёд!

    - А ты, княже?

    - Я в засаде побуду, дабы вам в спину не зашли. Взгляды князей встретились. Старик и молодой смотрели друг на друга, и каждый прочёл в глазах другого вызов. Изяслав не зря бросал Ивана в бой - помнил взгляд Елены, когда она провожала их в Выри. Не хотел верить, приказывал забыть - но не мог. И Иван тоже понял, какие помыслы владеют старым князем. Но ничего не сказал и только усмехнулся, выходя из походного шатра.

    Плотным строем, стремя к стремени, берладники устремились в бой. За ними помчались, улюлюкая и размахивая саблями, половцы. Многие пускали на скаку стрелы и, домчавшись до пеших русских, сразу кидались в сечу. Дружина князя Изяслава осталась в засаде в стороне.

    Всматриваясь в бой из-под руки, в какой-то миг Изяслав захотел послать своих ратников на бой и даже подозвал сотника Тихона, приказывая выступать и усилить правое крыло рати, но тут отворились ворота Чернигова, и городское ополчение хлынуло из них, соединяясь с галичанами и дорогобужцами. В первых рядах скакали княжеские дружинники - часть дружины оставалась в городе.