Стада теснились и шумели,

         Арбы тяжелые скрыпели,

         Трепеща, жены близ мужей

         Держали плачущих детей,

         Отцы их, бурками одеты,

         Садились молча на коней

         И заряжали пистолеты,

         И на костре высоком жгли,

         Что взять с собою не могли!

         Когда же день новорожденный

         Заветный озарил курган,

         И мокрый утренний туман

         Рассеял ветер пробужденный,

         Он обнажил подошвы гор,

         Пустой аул, пустое поле,

         Едва дымящийся костер

         И свежий след колес – не боле.

8

         Но что могло заставить их

         Покинуть прах отцов своих

         И добровольное изгнанье

         Искать среди пустынь чужих?

         Гнев Магомета? Прорицанье?

         О нет! Примчалась как-то весть,

         Что к ним подходит враг опасный,

         Неумолимый и ужасный,

         Что всё громам его подвластно,

         Что сил его нельзя и счесть.

         Черкес удалый в битве правой

         Умеет умереть со славой,

         И у жены его младой

         Спаситель есть – кинжал двойной;

         И страх насильства и могилы

         Не мог бы из родных степей

         Их удалить: позор цепей

         Несли к ним вражеские силы!

         Мила черкесу тишина,

         Мила родная сторона,

         Но вольность, вольность для героя

         Милей отчизны и покоя.

         «В насмешку русским и в укор

         Оставим мы утесы гор;

         Пусть на тебя, Бешту суровый,

         Попробуют надеть оковы»,

         Так думал каждый; и Бешту

         Теперь их мысли понимает,

         На русских злобно он взирает,

         Иль облаками одевает

         Вершин кудрявых красоту.