Когда ж Селим взглянуть посмел,

         Он был далеко! Освеженный

         Его прохладою мгновенной,

         Очнулся бледный Измаил,

         Вздохнул, потом глаза открыл.

         Он слаб: другую ищет руку

         Его дрожащая рука;

         И, каждому внимая звуку,

         Он пьет дыханье ветерка,

         И всё, что близко, отдаленно,

         Пред ним яснеет постепенно…

         Где ж друг последний? Где Селим?

         Глядит! – и что же перед ним?

         Глядит – уста оледенели,

         И мысли зреньем овладели…

         Не мог бы описать подобный миг

         Ни ангельский, ни демонский язык!

32

         Селим… и кто теперь не отгадает?

         На нем мохнатой шапки больше нет,

         Раскрылась грудь; на шелковый бешмет

         Волна кудрей, чернея, ниспадает,

         В печали женщин лучший их убор!

         Молитва стихла на устах!.. а взор…

         О небо! небо! Есть ли в кущах рая

         Глаза, где слезы, робость и печаль

         Оставить страшно, уничтожить жаль?

         Скажи мне, есть ли Зара молодая

         Меж дев твоих? и плачет ли она,

         И любит ли? но понял я молчанье!

         Не встретить мне подобное созданье;

         На небе неуместно подражанье,

         А Зара на земле была одна…

33

         Узнал, узнал он образ позабытый

         Среди душевных бурь и бурь войны,

         Поцеловал он нежные ланиты —

         И краски жизни им возвращены.

         Она чело на грудь ему склонила,

         Смущают Зару ласки Измаила,

         Но сердцу как ума не соблазнить?

         И как любви стыда не победить?

         Их речи – пламень! вечная пустыня

         Восторгом и блаженством их полна.