— А как эта кассета попала к тебе? — спросил Мукусеев.

…После того, как осмотрели вещи, изъятые у мертвого Гойко и не нашли того, что Гойко назвал «нечто важное», Джинн понял, что это «нечто важное» конфисковал Широков. И настало время раскрыть карты. Если бы он знал, чем кончится разговор с полковником, он бы скорее всего отступился… Но он, разумеется, не знал.

…Все разошлись по комнатам. Джинн взял бинокль, выбрался через окно и через полминуты устроился в пятнадцати метрах от окна Игоря Широкова.

Сквозь неплотно задернутые шторы Джинн видел, как сидит, обхватив руками голову, полковник СВР… Он сидел неподвижно минут десять и даже без бинокля было видно, что плохо полковнику — край.

Джинн не испытывал к нему ни малейшего сочувствия — каждый человек сам выбирает свою судьбу. Полковник СВР — не пацан, который может ошибаться и потом ныть: я больше не буду, простите меня… Тем более, что действия Широкова — отнюдь не ошибка.

Полковник встал, вытащил из кармана джинсовой куртки некий предмет. Джинн вскинул к глазам бинокль и разглядел видеокассету… Очевидно, решил он, это и есть «нечто важное», ценой в тысячу марок. А теперь еще и ценой в жизнь Гойко… А Широков подошел к шкафу и присел, скрывшись из поля зрения. Джинн догадался, что он убирает кассету в шкаф.

Потом Игорь ушел в душ. Джинн сидел, думал, что же делать: украсть кассету? Собрать «общее собрание» и принудить Широкова выдать ее?… Он колебался. Он не знал, как поступить правильно. Звенели цикады, в доме одно за другим погасли окна в комнатах Зимина и Мукусеева.

Джинн поднялся с земли, сунул бинокль в карман и подошел к дому. Влез в окно и сел в кресло. Спустя минуту из душа вышел Игорь.

— Олег! — удивленно произнес он.

— Извини, что без приглашения, полковник.

— Ничего, — справившись с удивлением, ответил Широков. — Выпьем?

Он налил в пластмассовые стаканчики виски.

— В посольстве, говоришь, презентовали? — спросил Джинн, разглядывая бутылку «Джони Уокера».

— Ага… За что пьем? — произнес Широков.

— А граната? — спросил Джинн.

— Граната? Не понял о чем ты.

— Гранату тебе, полковник, тоже в посольстве презентовали?

— Не понял. Что ты хочешь сказать?

— Да ладно тебе, полковник… А пьем за то, что первым в дом вошел Гойко. Если бы первым вошел Мукусеев — я бы тебя убил, полковник.

Широков посмотрел в глаза Джинну… Они смотрели друг на друга долго. Очень долго. Что было в этом взгляде?… СЛАВЯНСКАЯ ЛЮНАВИСТЬ.

— Хороший тост, майор, — сказал наконец полковник И опрокинул виски в рот. Джинн тоже выпил.

— Хорошее виски, — сказал Широков. — Еще по одной?

— Давай.

Широков еще раз налил по половине стаканчика.

— Зачем ты это сделал? — спросил Джинн.

— Не все ли равно?

— В общем-то, действительно, все равно… Но хочется понять.

Широков выпил, попросил сигарету, и Джинн бросил пачку на стол… Широков прикурил, с удовольствием затянулся. Он уже сделал свой выбор и знал, что это — последняя в его жизни сигарета.

— Понять хочется? — сказал он. — Верно, мне тоже хочется понять… Мы ведь с тобой одно дело делаем, Олег. В разных конторах служим, но делаем одно дело… или скажем так: делали.