— Олег Иванович, — произнес Директор, — мне ваши руководители вас характеризовали в высшей степени положительно. Заметив при этом, что в стиле вашей работы присутствует элемент авантюрности. Качество для человека вашей профессии сколь необходимое, столь и опасное… Если баланс не соблюден. Согласны со мной?

— Согласен, — коротко ответил Джинн.

— Поэтому я попросил Федора Иваныча о личной встрече с вами. Люблю по-старинке сам на человека посмотреть. По принципу: лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать… Вот глянул на боевые следы на лице Владимира Викторыча — выразительно. Сразу приходят на память слова Жеглова, обращенные к Шарапову: ну и рожа у тебя, Володя.

Мукусеев потрогал синяк на лице — поморщился. Все заулыбались.

— Как, кстати, ваше самочувствие, Владимир Викторыч? — спросил Прямиков.

— Нормально, — сказал не правду Мукусеев. Филиппов и Джинн отметили, что он сказал не

правду.

— Слава богу, — ответил Прямиков. — Мы, однако, отвлеклись… Итак, Олег Иваныч, расскажите нам о ваших югославских приключениях.

Джинн вопросительно посмотрел на Филиппова. Полковник кивнул, но при этом снова подмигнул левым глазом. Джинн понял, что рассказ о «югославских приключениях» необходимо «подвергнуть цензуре». Он кашлянул и заговорил. Четко, толково, лаконично. Он не единожды «репетировал» свой рассказ и однажды даже изложил его в рапорте Филиппову… «Доклад» Директору СВР, разумеется, несколько отличался от рапорта, но отличался незначительно, в частностях. Особый упор Джинн сделал на эпизодах, связанных с полковником Широковым.

Он говорил и отмечал про себя реакцию слушателей: Прямиков сидел мрачный, Мукусеев изредка кивал, Лодыгин и Филиппов сохраняли внимательно-бесстрастное выражение… Рассказ Джинна занял ровно пять минут. Он, во-первых, отдавал себе отчет в том, что его слушают сейчас очень занятые люди. И, во-вторых, он знал, что его «доклад» будет еще подробнейшим образом проверен и перепроверен… Что впереди его ждут подробные, изматывающие, многочасовые «беседы» в других кабинетах. Что впереди маячит «детектор лжи», установленный в одной из комнат «точки 8». (Джинн, кстати, сам же и обеспечивал тайную закупку партии этих приборов в Австрии три года назад.) Он — профессионал — отлично понимал, что окончательный вывод о возможности дальнейшей работы майора Фролова в ГРУ будет сделан не сегодня и не завтра. Равно как понимал, что сегодня в кабинете Директора СВР решается отнюдь не судьба майора Фролова (сколько таких майоров служат в ГРУ и СВР? — Тысячи!). Здесь и сейчас, в этом кабинете делается большая политика, вырабатывается тактика взаимоотношений двух разведок в шизофренических условиях «российской демократии»… Он отлично понимал, что в своих раскладах начальник ГРУ и Директор СВР могут учитывать такие факторы, которые ему — обычному добывающему офицеру — невозможно себе представить.

После того, как Джинн закончил свой пятиминутный «доклад», некоторое время в кабинете висела тишина. Лицо Директора СВР было непроницаемо… В течение всего доклада оно оставалось непроницаемо, и Джинн, обученный определять реакцию собеседника по психомоторике, ничего не мог сказать об отношении Прямикова к изложенному.