Раздался стук в дверь.

— Входите, — крикнул Владимир, ожидая, что войдет кто-то из своих — скорее всего Зимин. Но вошла молодая женщина… Она была красива! Ее красота бросалась в глаза.

Яркая, но не «фотомодельная». Пронзительная… Он даже растерялся.

— Здравствуйте, — сказала она по-русски с легким, милым акцентом, смещая ударение. — Меня зовут Сабина.

— Владимир. Очень приятно.

— Мне нужно убраться здесь, — произнесла она с улыбкой. Только тут Мукусеев обратил внимание, что Сабина прижимает к груди стопку постельного белья, а в коридоре на полу стоит пылесос.

— Да, да, конечно, — почему-то засуетился он. — Я сейчас уйду.

Она улыбнулась. Мукусеев подхватил со стола сигареты и вышел. Проходя мимо Сабины, ощутил легкий аромат духов — странный, волнующий… Он спускался по лестнице, усмехаясь: что это ты, как мальчик, смутился? Ну, девка. Ну, красивая. Ну, молодая. Лет восемнадцать-девятнадцать… Может быть, двадцать. А ты-то мужик на пятом десятке. Депутат Верховного Совета. Женат. Дочке скоро пятнадцать… Ай-яй-яй!

— Устроились, Владимир Викторович? — окликнул его сверху Зимин.

— Спасибо, а вы?

— Э-э, я, голубчик, по командировкам столько намотался, что устроюсь всегда и везде… Пообедать бы, а то что-то мой гастрит притих.

Они вышли на улицу. На мощеной камнем площадке с большой клумбой стоял стол. За столом уже сидели Джинн и Широков. Клумба полыхала цветами. В маленьком вольере прогуливались два павлина, распускали «глазастые» хвосты.

— Дочку видели? — спросил Широков.

— Видели, — ответил Мукусеев.

— Высший класс, — сказал Широков.

— Мамаша тоже вполне ничего, — отозвался Зимин. — Интересно, муж у нашей Маши есть?

Мукусеев вдруг подумал: а есть ли муж у Сабины? Не может быть, чтобы у такой женщины не было мужа или, по крайней мере, парня.

— Кстати, — сказал Зимин, — а что ты, Олег Иваныч, по углам нас разогнал, как тараканов?

— Элементарная мера безопасности, Илья Дмитриевич. Если мы собьемся в одну «могучую кучку», нас всех можно накрыть одним выстрелом из гранатомета.

— Занятные вещи вы говорите.

— Боитесь? — спросил Джинн, глядя на павлинов.

— В меня уже дважды стреляли. В Узбекистане, в восемьдесят пятом. Я работал в группе Гдляна. Так что я, извините, дядька обстрелянный. Поздно уже бояться-то.

На крыльцо вышла Мария:

— Обед, господа. Прошу к столу.

— Извините, Мария, — сказал, — но сегодня не стоит… Сегодня особый день, когда здравицы не уместны — годовщина смерти наших товарищей.

— Господи! — сказала Мария и перекрестилась. — Извините, я не знала.

— Давайте помянем.

Они выпили… Ветер шевелил белый шелк шторы и солнечный прямоугольник лежал на полу. Белоснежные плыли облака в небе. Во дворе на теплых камнях дремала кошка… Кому нужна эта война?

— Могу я спросить, — сказала Мария, — что случилось с вашими товарищами?

— Их убили.